В публікації збережено мову оригіналу – російську та стилістику автора щодо викладення фактів. Думка автора щодо оцінки і перебігу історичних процесів в Лебедині може не збігатися з думкою працівників художнього музею та читачів цих матеріалів.
Ликвидация последствий налёта Махно на Чупаховку
По возвращении на завод, связь с Лебедином была уже восстановлена. Меня соединили с Барцыховским, и я доложил ему о последствиях налёта Махна на Чупаховку: жертвах, разграблении сахара и о мнении по этому поводу командира Фрунзе. Казаков доложил в Ахтырку (штаб гарнизона) о потерях в эскадроне КНС. Затем мы разошлись.
Казаков направился в мастерские, где им были заказаны гробы для похорон жертв налёта, а я к себе – в милицию. Во дворе милиции, я застал уже в сборе всех, оставшихся в живых, милиционеров. Они уже знали кто погиб, и откуда они были. Среди присутствующих был и мой зам – Гриша Кукленко. Как выяснилось, все они спаслись только потому, что их население махновцам не выдало, а укрывало всеми способами. Одни стали членами семейств граждан Чупаховки, другие были спрятаны от глаз махновцев куда подальше. Чаще всего их прятали в жомных ямах, заросших сорняками, прикрытых сверху жердями или колодками и поставленными на них санями, укрытыми сверху соломой для летнего хранения.
Эти места оказались самыми надёжными. Они спасли от гибели не только милицию, но и весь актив села. Но вот въехал во двор и старший милиционер Кондрат Метела. Он встал с коня, похлопал его ладонью правой руки по шеи и сказал:
– Молодец конь! Он спас меня от верной гибели! За десять саженей взял разгон и прыгнул через плетень, почти двухаршинной высоты! А остальные лошади не взяли этого барьера, и хлопцы погибли.
С милиции я позвонил в те сёла, откуда были эти погибшие. А уже перед самым вечером всё село Чупаховка было покрыто тенью глубокой печали и возгласами рыданий. То родители, мы, а вместе с нами многие граждане села, провожали одни трупы в гробах домой, другие – хоронили в Чупаховке.
На второй день приехал с Лебедина член коллегии ГПУ Бурковский. Он был назначен председателем Комиссии по ликвидации убытков нанесённых сахарному заводу от разграбления. Членами этой Комиссии были назначены Казаков и я.
В этот же день мы разошлись по улицам села и объявили о добровольном возврате похищенного сахара – заводу. Срок возврата сахара был установлен – одни сутки. Но за эти сутки поступило на склад завода лишь около ста пудов сахара, из разграбленных трёх тысяч пудов. На вторые сутки начали поступать к нам сведенья, что сахар в мешках бросают в воду пруда и колодцы. И это была горькая правда. Мы начали находить сахар в мешках в пруду, колодцах, на навозе во дворах, в кучах навоза в поле, в яслах и под яслами, в сараях под ногами скота. Работа велась тщательно и долго. А закончилось всё тем, что у виновников разграбления сахара было изъято несколько голов крупного рогатого скота и свиней.
Бой с махновцами за Чупаховку
Безнаказанность всегда открывает зелёную улицу преступлению. Так бывает во всех делах. Так оно получилось и в этот раз. Почувствовав, почти полную, безнаказанность за первый набег на Чупаховку, банда Махно решила его повторить. Но на этот раз, разведка за передвижениями махновцев велась тщательнее, поэтому по пути их движения были выставлены заслоны.
Но мы: ни Казаков, ни я ничего не знали о приближении махновцев, до вступления в Чупаховку эскадрона КНС из Лебедина, под командованием Харитона Фролова.
Увидев Харитона в Чупаховке, я спросил:
– Куда путь держите?
– На встречу с махновцами! – ответил он.
– Что, снова появилась банда Махно? – переспросил я.
– Да! – ответил он. – Спешу, чтобы не опоздать к переправе. И эскадрон двинулся дальше, за Чупаховку, для встречи с махновцами на какой-то переправе.
А к двенадцати часам дня, в село Чупаховку вступило Сумское военное училище по подготовке командиров, около пятисот человек со своим командованием.
Командование расставило свои пулемёты на окраинах села, выставило свой наблюдательный пункт с телефонным аппаратом на трубе завода, организовало свой штаб обороны в столовой завода.
Я в этот день ещё не успел выслать на места милицию, и поэтом ещё имел в Чупаховке около сорока человек личного состава. Теперь моя команда и рота Казакова были зачислены в состав гарнизона по обороне Чупаховки.
Меня вызвал к себе командир гарнизона и спросил:
– Сколько имеете патронов, в среднем на винтовку?
– По пятьдесят штук на одну винтовку, – отвечал я.
Он быстро написал распоряжение и подал мне.
– Вот, возьмите это распоряжение, и получите в нашем обозе, здесь же во дворе, четыре цынки патронов, раздайте вашим людям и займите сейчас оборону, с правой стороны завода, по канаве. Вы будете прикрывать фланги: здесь, если Махно попытается напасть на завод с запада. А если он пойдёт на Чупаховку с востока, немедленно прикрывайте этот фланг. Но об этом вы получите мой приказ.
Я вышел от начальника гарнизона, вызвал свою милицию, раздал им патроны и занял оборону с запада.
В это время, что-то начал кричать наблюдатель с трубы, показывая на возвышенность с южной стороны. И снова, как и раньше, махновцы показались на этой возвышенности, так же цепь кавалерии с пулемётными тачанками во главе. Но огня с пулемётов пока что не открывали, ни наши, ни махновцы. Пауза тянулась несколько минут. Видимо махновцы испытывали: есть ли оборона в Чупаховке. Но убедившись, что такой обороны нет, спустились с горы по оврагу и колонами двинулись с восточной стороны на Чупаховку.
Я получил приказ от командира обороны: «Прикройте фланг вашим взводом с востока. Поражайте противника во фланг».
Я снял свой взвод, и бегом повёл его за прудом к восточному краю села. В это время махновцы открыли огонь из пулемётов, стоявших на востоке. Но пули нас не поражали, потому что мы прикрывались постройками, а далее – двигались за насыпью земли. За ней – дорога, которой я ехал в Чупаховку и сад обсаженный тополями. Мы вбегаем в сад, и садом бежим в полный рост на его опушку, прикрываясь от махновцев камышами, поросшими в конце пруда. Здесь быстро залегаем по канаве, отделяющей сад от берега ставка, и открываем огонь по махновцам. Нас друг от друга отделяло метров триста. Слышим, ударили и наши пулемёты, установленные в конце улиц. В стане махновцев начались ойки, крики, ржание лошадей. Слышу голос сзади:
– Олейник! Возьми метров на сто ещё левее, а я стану за насыпом.
Я оглянулся, это был на своей лошади Харитон Фролов. Переглянувшись со мной, он сразу же скрылся за насыпь, и повел свой эскадрон левее, за валом земли, когда-то здесь насыпанной для строящейся железной дороги. Я взял ещё левее. Здесь тянулся только ручей и топкое болото. Мы вели огонь стоя, т.к. махновцы сбились в овраг, в панике отступали на правостороннюю высотку. А Фролов из-за насыпи вел огонь вдоль оврага забитого махновцами.
На этот раз махновцы от Чупаховки отступили, но не надолго. Тишина, которая продолжалась часа два, прервалась призывом начальника гарнизона, занять оборону по канаве, правее сахарного завода. Харитон Фролов со своим эскадроном растянулся правее нас, на высотке, рассыпавшись в цепь. А вот с южной стороны, километра за два от завода, начали прибывать махновские части. Они расположились, охватив Чупаховку полукольцом. Но здесь, к заводу, местность была открыта, и махновцы долго не решались наступать. Через время, от общей массы кучкой отделилась одна сотня кавалерии, за ней вторая. Они рассыпались в цепь и пошли шагом на сближение с эскадроном Харитона Фролова. Фролов, в свою очередь, тоже направился на сближение. И когда между ними оставалось не более ста метров, он скомандовал:
– К яру (оврагу) галопом арш! Эскадрон Фролова галопом помчался в направлении к махновцам.
Что-то скомандовал и махновский командир, и тут же упал с лошади от выстрела.
Махновцы бросились в атаку на эскадрон Фролова, и тут же посыпались в глубокий, но узкий овраг, скрытый в посевах хлебов, что тянулся поза родным селом Харитона Фролова. И фроловцы расстреливали их, как зверя в капкане.
В это же время в воздухе появилось два самолёта, и начали обстреливать с воздуха махновцев. Махновцы бросились в рассыпную. Но самолёты долго не кружились, так как солнце было на закате. Они скоро улетели на свои базы.
После этого наступления – полная тишина. Фролов со своим эскадроном спустился в низ, к постройкам совхоза кормить лошадей. Сюда же подъехала кухня военных, привезли нам ужин: хлеб, котелки и ложки. От них мы узнали, что сумское училище потеряло в этом бою двух человек убитыми, Фролов потерял при отходе с переправы пять человек, в том числе не оказалось на лицо моего родного брата – Корнея. В моей милиции от этой схватки потерь не было.
Что касается потерь с эскадрона Фролова, то и они были условными. О них он рассказал следующее:
– Я занял удобные позиции, – говорил он, – перед переправой через Ворсклу, в селе Журавное. Но опасаясь, что махновцы могут переправиться через реку где-то в направлении Ясеневое в брод, я оставил там дозоры, чтобы они курсировали по дороге, и наблюдали за Ворсклой. И вот, мои дозоры мне донесли, что махновцы переправляются через Ворсклу в брод. Я снялся с переправы, оставив там обе свои тачанки с пулемётами, правда без замков. Замки – бросили в речку и еле выскочили из окружения. Махновцы бросились за нами в погоню. Эскадрон свой, я пропустил вперёд, а сам остался прикрывать отступающих. Так, я провёл их до леса, что правее села Ясеневое. Там, им приказал спешиться и укрыться в лесу. Думаю, сказал он, что они на утро явятся невредимы. А с остальным составом эскадрона, я возвратился в Чупаховку. И точно, утром все пятеро фроловцев пешим строем прибыли в Чупаховку, в том числе и мой брат Корней. Тогда же, утром, мы проводили за Чупаховку и Сумскую военную школу, а сами принялись за сбор трофеев и трупов махновцев. Я с южной стороны, Фролов – с северной стороны Чупаховки.
На южной стороне села мы подобрали и предали земле больше ста трупов махновцев, наложили две повозки оружия, сахара, мануфактуры и привели больше трёх десятков брошенных заседланных лошадей.
О своих трофеях я доложил начальнику уездмилиции. Он мне ответил:
– Сформируйте себе конный отряд для борьбы с бандитизмом в составе пятнадцать сабель, остальное всё лишнее передайте Харитону Фролову.
Я так и сделал, передав остаток имущества Фролову.
Борьба с безымянной бандой за соль
Всякое производственное предприятие связано с потоком грузов. И Чупаховский сахарный завод не был исключением из этих правил. Для подачи грузов на завод и отправки их с завода, здесь, начали строить линию железной дороги, насыпали насыпь земли, но началась империалистическая война, которая помешала этому делу. И все грузы, как были, так и остались, за гужевым транспортом. Однако, хозяйственная разруха в стране лишила это предприятие гужевого транспорта, так как крестьянские хозяйства отказались участвовать в гужевых работах. Не лучше дело обстояло и с полевыми работами. Для расплаты с населением за гужевые и полевые работы в адрес завода, на станцию железной дороги Смородино, прибыло два вагона соли.
Значительную часть работы по обеспечению транспортом Чупаховского сахарного завода, осуществлял батальон пехотной части, стоявший в г. Тростянец (ст. ж-д «Смородино»). Он охранял станцию железной дороги, заводы в Тростянце и Чупаховке, охранял их грузы от расхищения, мобилизовал гужтранспорт для заводов и сопровождал их грузы.
Временно прикомандированный кавалерийский эскадрон КНС г. Ахтырки, в связи с понесёнными им потерями в личном составе, теперь был отозван. Соль эту должен был доставить батальон. Батальон охраны мобилизовал сорок подвод, загрузил их солью в мешках, дал десять человек сопровождающих красноармейцев, и обоз двинулся в дорогу. Но к месту не прибыл. Его перехватила в лесу какая-то банда, разгуливавшая в глубине леса, заявив при этом, что батьку Махно нужна соль.
Получив сведенья о разгрузке соли какой-то бандой в лесу (это было в начале августа 1921 года), мы оседлали своих лошадей и двинулись разыскивать соль. Как никак, но мой отряд конников смотрелся тогда внушительно, ибо в нём были подобраны все бывшие кавалеристы, лучшие лошади в селе и сёдла, вооружены лучшим оружием.
Мы проехали село Алешню, въехали в лес. Здесь я скомандовал взять дистанцию шесть лошадей друг от друга, и поехали по дороге лесом. Проехали километра три, доехали до деревянного моста, пологой, широкой, теперь сухой балки, тянувшейся клином вглубь леса. Здесь мы обнаружили много свежих, оставленных повозками следов. Мы двинулись этой балкой вправо, по следам повозок. Я пропустил вперёд себя двух человек, сам ехал третьим. В конце балки узкая лесная дорожка начала круто подниматься вверх, на гребень какой-то высоты. Мы поехали по ней. Но на гребне, ехавший первым, милиционер Безуглый махнул мне рукой: «Стойте!». Я передал сигнал дальше по цепи. Все остановились. Безуглый снова махнул рукой, призывая подъехать к нему. Я подъехал. Здесь соль в мешках лежала сложенная в штабелях справа и слева. Среди них лежало два спящих бойца в дозоре.
– Что будете делать? – тихо спросил меня Безуглый, держа в руке свой наган.
– Бей! – сказал я Безуглому.
Безуглый выстрелил с нагана, пуля попала в мешок соли. Соль брызнула и засыпала лицо и глаза дозорным. Они вскочили и начали стрелять, но не в нас, а куда-то в гору.
– Эскадрон, назад! Первый батальон с пулемётами охватить сопку справа, второй слева! Бегом! И пустил своего коня рысью назад.
Вернувшись на дорогу, я решил ехать в Тростянец на соединение с пехотным батальоном, а чтобы не нарваться на кого-то, я сначала послал для связи милиционера Горового, а потом подъехал к штабу батальона сам с остальным составом милиции. В штабе я сообщил командующему о находке соли. И… какое же было моё удивление, когда я узнал, что это, там в лесу, у соли была его рота красноармейцев в засаде.
Через час начали появляться бежавшие из леса красноармейцы. Когда все прибежали, выяснилось, что они да, приняли нас за махновцев, и решили с нами в бой не вступать, а оставить соль, и уйти без потерь из лесу.
Я предложил командующему вернуться к соли ночью. Но комбат, посылать роту в ночь к соли, категорически отказался, убедив меня ночью не рисковать, увязавшись в бой с неизвестным по численности противником.
Утром моя команда и рота солдат на тридцати подводах двинулась в лес. Рассыпавшись в цепь, мы пошли по направлению к сопке и поднялись наверх. Но… соли на сопке не оказалось ни одного мешка. Вся соль была вывезена отсюда в неизвестном направлении, за каких-нибудь шесть или восемь часов нашего отсутствия. Но метров за двести, мы отыскали следы от колёс и малую часть соли.
Взвесивши работу, проделанную бандой в наше отсутствие, мы пришли к такому заключению, что эта банда многолюдна, и что нужно подобрать только эту соль, и от дальнейших поисков отказаться.
Поэтому мы привезли на завод вместо тысячи пудов соли, только двести шестьдесят пудов.
Как установлено было позже, это была многолюдная и сильная банда, отколовшаяся от армии Махно, после Чупаховского боя. Они в этом лесу остановились для залечивания своих ран, и вели себя сравнительно «тихо», стараясь оставаться незамеченными. Но всё же, они часто выходили к лесной дороге, занимались грабежом проезжих, и забирали в ночное время скот на мясо в крестьянских дворах.
Я получил приказ начальника уездмилиции для охраны крестьянских хозяйств от грабежа, и переместиться со штабом милиции из села Чупаховка в село Алешню.
Продовження далі…
