материалы к истории г. Лебедина в 1860-е годы (часть #8)
В первой половине ХІХ века самым богатым и влиятельным помещиком в Лебединском уезде считался владелец с. Михайловки Александр Андреевич Иваненко, которому кроме Михайловки, принадлежали села Грунь, Катериновка и Александровка (в Лебединском музее имеется его портрет).
Странно, что бывший в Лебедине до революции 1917 г. директор мужской гимназии Николай Михайлович Гальковский в своей брошюре «Гетьман Полуботко», перечисляя владевших Михайловкой после Полуботка наследников, об Иваненко не обмолвился ни одним словом, точно его никогда и не существовало.
Такое умолчание является, конечно, тенденциозным и допущено оно в угоду бежавшей в революцию 1917 г. за границу графини Варвары Васильевны Капнист (матери Алексея Капниста – последнего владельца), которая, кичась знатностью своего происхождения (урожденная княжна Репнина), к памяти Иваненка относилась с пренебрежением, что и выразила в том, что когда после замужества за Капниста в 1867 г. вступила в права хозяйки, то все висевшие в доме портреты Иваненка брошены были на чердак. Между тем, Иваненко владел Михайловкой 50 лет и гуманным отношением к крестьянам создал целую, так сказать, эпопею и потому, как я помню, долго и долго михайловцы вспоминали доброту и незлобивость «пана».
Я остановлюсь на Михайловке потому, что она своими живописными видами, своим горным кряжем с его провальными обрывами – издавна привлекала не только обыкновенных любителей природы, но и нарочно приезжавших натуралистов и художников. Много я слыхал интересных рассказов о бытовой жизни крепостных крестьян и помещиков в 30-40 –гг. ХІХ в. от своего отца Петра Федосеевича Рожевецкого, почему и позволю себе поделиться с имеющимися у меня о канувшей ввечность жизни кое-какими сведениями с читателями.
В эпоху крепостного права среди богатых помещиков было принято за правило послать своих дворовых людей для изучения разного рода ремесел и искусств и, таким образом, одни обучались на повара, другие на столяра или плотника, а третьи на обойщика или живописца и т.п. Этим достигалось то, что помещик имел всегда под рукой своих специалистов. Вот таким порядком и мой отец, разделяя общую участь с другими, послан был в Москву для изучения медицины, затем, окончив учение с старинным званием «подлекаря», до самой смерти Иваненка, в течение 30 лет, состоял при нем в роли домашнего лекаря, сопровождая пана с походной аптекой во всех вояжах его: то в Крым, то на Кавказ, то в Германию на «воды» и т.п.
Помещик Иваненко, по словам моего отца. По женской отдаленной линии состоял наследником гетьмана Полуботка и доставшемся ему по наследству от матери Михайловским имением владел с 1810 по 1852 гг. т.е. по год смерти, а так как умер он, не оставив прямых наследников, холостяком, то имение перешло родной племяннице, его сестриной дочери – Ульяне Дмитриевне Капнист, бывшей замужем за коллежским советником Алексеем Васильевичем Капнистом и жившей в Полтаве: этот Алексей Васильевич Капнист – сын писателя Александровского времени (начала 1800 – х гг.) – Василия Капниста, написавшего известную в литературе комедию «Ябеда» – служил в Полтаве и ему то через посредство жены и досталась Михайловка.
Затем сыновья его – Петр, Павел, Дмитрий и Василий (последний владел Михайловской до смерти в 1906 г. (1910 – ред.)), занимая важные и государственные посты и на основании архивных данных доказав право на «графское достоинство», в 1874 г. добились обнародования Указа о признании за ним этого титула.
С этого времени они страшно зазнались, как заправские «родовые вельможи», из них самый младший Василий Алексеевич Капнист, сначала державший выпавшие на долю его братьев части в аренде, а потом оплативший им деньгами, оставил имение за собой, и с 1868 г. единолично владел ими до конца жизни, причём будучи отъявленным реакционером и крепостником, врагом каких бы то ни было поблажек крестьянам. Революция 1905 г. произвела на него такое потрясающее впечатление, что он в конце – концов сошел с ума. С 1870 г. Капнист лет 20 состоял Лебединским уездным предводителем дворянства и потом губернским и в административных и земских делах играл первую роль.
По словам близко стоявшего к «пану» моего отца, Иваненко проявлял в своей натуре некоторую, так сказать, эксцентричность, которая казалось, не должна бы быть свойственна нормальному человеку. Так, однажды производимые медицинский осмотр харьковские профессора предписали ему «моционы» и физические упражнения и вот Иваненко, выполняя назначенный режим, облек его в следующую форму: бывая по должности предводителя дворянства в Лебедине, на обратном пути в Михайловку, возле кузней, останавливал лошадей и, выйдя из кареты, вступал со слезавшего с козел кучером в борьбу; долго кучер с паном боролись, долго кряхтели, долго ломали друг другу кости и потели, пока наконец, после продолжительного «барахтанья» умышленно кучер сдавался и падал на землю, после сего пан, довольный тем, что поборол кучера, дарил тут же побежденному «золотого»…
Таким образом, кучер нажил себе хорошее состояние и далеко до официального освобождения крестьян т.е. до 19 февраля 1861 г. получил «вольную» от пана. «Причуды» пана видели и в том, что на первый день праздника Пасхи, если день этот совпадал с теплой погодой, помещик в 6 часов утра отправлялся совершать «моцион» на верхний сад и далее на самую высшую точку Михайловского хребта – «лысу гору», откуда виден обширный горизонт, где в течение 2-3 часов продолжал свою прогулку.
И только в 8-9 часов, видя с горы съехавшихся к церкви со всей Михайловки с пасхами крестьян, маханием палки в сторону церкви, с колокольни которой звонари с напряженным вниманием следили за движениями пана, давали знак дозорным, что наступил момент красного звона к обедне. (Впрочем, в Михайловке был обычай, что крестьяне свозили пасхи на волах т.е. на подводах с целой гурьбой детишек, так что если помещик отсутствовал, то и тогда обедня начиналась не раньше 7 ч. утра).
В 1849 г. летом поехали мы с паном, – рассказывал отец, – в Крым и по дороге должны были остановиться на день – два для отдыха в Харькове. Это было в самый разгар «Венгерской кампании» и так как в перспективе намечалось благоприятное и победоносное окончание ее, то Харьков был наполнен гвардейской и армейской военщиной, разных мастей ремонтерами и жаждущими легкой наживы картежниками и авантюристами. И вот, не успели мы хорошенько осмотреться, как поджидавшие Иваненка гвардейские офицеры в один миг уволокли его в клуб и там обыграли до «пипки», мало того, что он проиграл шкатулку золота, дело дошло до нас, т.е. до сопровождавших его людей – поваров, лакеев и даже до меня, его личного лекаря. Видя, что назревает беда, мы, – говорит,- пробравшись в клуб и восползовавшись маленьким перерывом в игре, моментально схватили сонного пана около карточного стола, вынесли его к поджидавшей карете и марш маршем погнали лошадей обратно в Михайловку. А когда через некоторое время, собрав снова деньги, направились опять в Крым, то в Харьков уже не заезжали, а миновав его, направили путь прямо на юг.
Рассказывая об эпохе крепостного права и хороших чертах помещика Иваненка, покойный мой отец считал, что «какими бы симпатичными особенностями «владелец душ» не обладал, все же дух времени, среда и условия помещичьей того времени жизни не оставались без отрицательного влияния даже на возвышенную в нравственном отношении натуру или характер помещика. Так и Иваненко,- продолжал рассказчик,- относясь ко мне, как к своему домашнему лекарю, всегда корректно, один раз поддался обольщению своей «барской» власти настолько, что избил меня палкою, да еще с угрозой отдать меня под «красную шапку». И чем же с моей стороны мог бы быть виноват такой исключительный гнев барский? А вот в чем: будучи любителем торжественных церковных служб, Иваненко требовал, чтобы в большие праздники чтение «Апостола» производилось первым в хоре басом т.е. мною, таким образом, в один из приездов в Михайловку в начале 1840-х гг. архиерея, кажется, известного своею деспотическою суровостью Смарагда, пан поручил чтение во время архиерейского служения «Апостола» мне; но нужно же было, что как раз на ту пору заболело мое горло и чтение проведено было без «внутреннего подъема», без «вдохновения», без эффектного «финала». Последствием этого было то, что когда я в тот день переступил порог кабинета, пан, схватив палку и топая ногами, ударил палкой по спине, крича «я тебя лентяя, отдам в солдаты, сгною в казармах» и т.п. Приходилось молчать и стоять в струнку. Хотя, – добавлял рассказчик – «гнев» Иваненка продолжался не долго и на другой день после сделанного мною о заболевании в Михайловке доклада, он не только спокойнее выслушал мое оправдание, но подарил полуимпериал, новый с английского сукна сюртук и шелковый жилет.
В общем же Иваненко, по словам стариков-современников, был помещик гуманный, ставивший заботу о благосостоянии михайловцев в первую свою обязанность. Порки при нем не знали, и для распространения грамотности содержал на свой счет Михайловское приходское училище, существовавшее до 1852 г., т.е. до его смерти, в котором замечательно искусно обучали каллиграфии и гравировке. (кстати, у меня сохранилась пропись с замечательной каллиграфией и гравировкой ученика этой школы – Филипа Меши, которого и я знал. Рассматривая теперь эту работу, не верится, что она выполнена от руки). Гуманность Иваненка, между прочим, выразилась и в том, что, умирая, в 1852 г. в Полтаве, он всем своим ближайшим и честным слугам, в том числе и моему отцу, дал полную свободу, снабдив каждого форменною «вольною» на свой счет.
Рассказывали, что Иваненко, не смотря на странности в характере, был большой эстетик: имел редкое собрание картин первоклассных мастеров, симфонический из крепостных музыкантов оркестр, громадный в 50 человек под управлением талантливых регентов церковный хор, дивное устройство верхнего и нижнего садов, с причудливыми в них беседками и с редкими растениями и цветочными клумбами с лепными на воротах художественной работы, львами, кажется несколько уцелевших доныне, своеобразный по своей архитектуре дом и искусно перекинутую через улицу с нижнего на верхний сад арку ( в настоящее время (1929 г.) давшую трещину).
Замечу тут же, что особенное внимание туристов и любителей старины, обращал росший в верхнем саду, около оранжерей, старый дуб, под которым в 1709 г. Петр І, при посещении гетмана Полуботка, пил чай. В последние, перед войной 1914 г., по распоряжению Капниста он был скован железом, но уцелел ли дуб до настоящего времени – не знаю.
“Козацкие” или т.н. “Дубы Петра І”. Михайловка. Фото 2018
В заключение добавлю, что Иваненко, состоя почетным Смотрителем Лебединского и Ахтырского уездных училищ со дня их основания по день смерти 10 апреля 1852 г. и время от времени производя в них ревизии, ежегодно жертвовал значительные суммы на их ремонт и также на выписку учебников и разных учебных пособий: географических карт, глобусов, геометрических кубиков, пособий и приборов для рисования и черчения, физического кабинета и т.п. Об этой стороне деятельности Иваненка упоминается в составленной в 1912 г. ко дню столетия Ахтырского уездного училища истории (помнится точно, что выдержки из этой истории были помещены в Харьковском календаре, издававшемся Харьковским губернским статистическим кабинетом).
Продолжение далее…
«И.П. Рожевецкий «Материалы к истории г. Лебедина (Лебедин в 1860 – е годы)», 1929 год, составитель А.Парамонов, Харьковский частный музей город ской усадьбы, Харьков, 2007
