В публікації збережено мову оригіналу – російську та стилістику автора щодо викладення фактів. Думка автора щодо оцінки і перебігу історичних процесів в Лебедині може не збігатися з думкою працівників художнього музею та читачів цих матеріалів.
****
Перед рождеством исполнилось три месяца, как я начал работать в мастерской Лазурчика. За это время я заработал 24 рубля. Справил себе сапоги, костюм и дал 8 рублей отцу. За это же время я побывал дома три раза. Но дома теперь было не весело. Федя Мелехеда уехал на Донбас, Петя Карпов где-то пропал, Данько – сын чабана Платона – умер. Теперь там всем заправлял сын Родиона Семеновича, что меня не очень радовало, и я стал всё больше оставаться в городе. В городе я успел обзавестись новыми друзьями. Среди них, Шура Зорич – двоюродный брат моей тетки.
У своей тетки я часто бывал. И вот однажды, её невестка – Марфа меня спрашивает:
– Никита, тебе не скучно в Лебедине?
– Немного есть, – ответил я, – но это пройдет.
– А знаешь, что я надумала? Я познакомлю тебя со своим двоюродным братом – Шурой, тогда ты не будешь скучать. И она пригласила меня в следующую субботу, сказав, что он тоже зайдет.
Когда в субботу я пришел к тетке, Зорич уже был там. Он вел какой-то спор с ей сыном о каких-то незначительных семейных делах.
– Вот, и наш Никита, знакомьтесь, – сказал брат. Мы подали друг другу руки и назвали свои имена.
– Пошли к нам! – предложил всем сидящим Шура (то есть моему брату Сергею, его жене, Марфе и мне). – Я заведу граммофон, поиграем, послушаем. Мы все пошли.
Оказалось, что нас там уже ждали. Это я сразу заметил, так как граммофон был уже настроен, возле печки шумел самовар, а на столе были накрыты с чем-то тарелки. Отец и мать Шуры были одеты по праздничному. Мы вошли, поздоровались, и нас сразу же пригласили к столу. Во время беседы «Зоричи» познакомили нас с собой. Они заявили, что фамилий «Зорич» тогда в Лебедине было несколько. Но они (два брата) отделялись от остальных тем, что занимались легковым извозом, то есть были, как их тогда называли «ваньками». У них было по две лошади, по одной линейке с козлами и по одним раскрашенным санкам. У одного было двое сыновей и дочка. У старшего сына была своя семья и он тоже был «ваньком», другой подменял отца. Дочь Марфа была отдана замуж за Вьюнника Сергея Ильича – плотника и столяра по специальности. Зорич имел дом и два сарая под железом, во дворе колодец с журавлём. Другой брат имел одного сына – Шуру и дочь, которая училась в Харькове у какой-то знаменитости на дамского портного, ещё с двенадцати лет. Теперь она заканчивает школу, и должна к рождеству быть дома. Но об этом я узнаю позже. Тогда же о приезде дочки они мне ничего не сказали.
О гостеприимстве лебединцев мне было известно. И я считал, что этот вечер посвящается моему знакомству с Шурой. Я разделся, как и все, и принялся рассматривать фотокарточки, что были развешаны в деревянных рамах на стене, вокруг висящего зеркала. Шура меня знакомил с каждой фотокарточкой, отдельно называя кто на ней снят и что он из себя представляет. Я начал смотреть фотокарточки с правой стороны, и когда дошел до середины, одна из них сразу же привлекла моё внимание. На ней была молодая девушка, снята во весь рост. На ней было длинное платье со стоячим воротником, с её шеи спускалась тонкая цепочка на грудь и пряталась с левой стороны в маленьком карманчике. Грудь у неё была подхвачена, тонкая талия обтянута поясом, на голове большие косы, сложены калачиком, глаза большие и веселые, брови черные, губы чуть-чуть вздутые и с них как бы срывается улыбка и раскатывается по всему лицу.
– Кто это? – спросил я у Шуры.
– Это наша Галя, которая в Харькове теперь учится.
– А ну, хлопцы, несите ко мне кого вы там нашли, – сказала мать Шуры.
Мы принесли фотокарточку матери. Она взяла её в руки, протерла стекло, поцеловала:
– Бог, – сказала она, – красотой её не обидел. Если он так же не обидит её судьбой, то она будет самой счастливой женщиной. И обратившись ко мне сказала:
– Нравится Вам?
– Да, – ответил я.
– Когда приедет, увидите.
Больше разговора о Гале у нас не было. Отец Зорич говорил о чем-то с Сергеем, Марфа подсела к нам. Мать Шуры и Гали теперь больше интересовалась мной. Она начала с того, что у вас мол какая-то форменная шинель и фуражка. «Что вы учились где-то?». Я ей рассказал за училище, но не всё, а только то что считал нужным. «Ничего! Не журись, – сказала она. – Вы ещё своё нагоните». Потом пригласили нас пить чай и слушать граммофон. В тот вечер мы гуляли долго и я остался ночевать у тетки.
****
Как раз накануне Рождества Марфа сказала:
– На праздник, Никита, домой не уезжай. У нас здесь будет очень интересно. А твоим родным я уже передала, что ты не приедешь. Посмотришь, как у нас тут колядуют, как девушки и парни после колядки гуляют.
Для меня это было заманчиво, и я остался под Рождество у тетки. Рано утром все встали, подняли и меня, отправились в церковь. После церкви пообедали, отдохнули, а часа в четыре во двор нагрянули колядующие. Их было десятка полтора. С весёлым смехом они через окно спросили:
– Чи колядовать?
Через окно им и ответили: «Колядуйте!».
Они начали петь Коляду, а пропевши её Шура Зорич вбежал в комнату за мной.
– Ты же чего, Никита, не идёшь? – спросил он и шепотом добавил: «там тебя ждут».
– Кто? – переспросил я.
– А там увидишь.
Мы выбежали из комнаты во двор, я начал со всеми здороваться. Марфа вынесла сколько-то денег и спросила:
– Кто казначей?
– Я, – ответила с весёлым смехом какая-то незнакомая мне девушка. Она подбежала к Марфе и они обнялись и начали целоваться. Я тем временем успел со всеми поздороваться. Теперь подошел и к незнакомке, но она ещё стояла ко мне спиной, обнявшись с Марфой.
– Здравствуйте, – сказал я.
Девушка быстро повернулась лицом ко мне и ответила:
– Здравствуйте!
Мы стояли друг против друга. В ней я сразу же узнал Галю. Растерявшись, я не знал что ей сказать. На выручку пришла Марфа, она сказала:
– Знакомься, Галя! Это Никита. Мы подали друг другу руки. Галя снова засмеялась и спросила:
– Помощником моим будете, деньги считать?
– А вы согласны меня взять помощником?, – спросил я.
– Да! – подтвердила она. – Я вас представлю сейчас всем, что вы мой помощник, и вам не давали других поручений.
– А какие у вас ещё поручения бывают? – продолжал я.
– О, у нас их много, – ответила она, и начала перечислять: звездонос, казначей, блинонос, салонос, колбасонос и пирожконос. У нас дают всё колядникам. Мы это собираем, а потом устраиваем гулянье. А теперь айда! Я вас представлю всем. И она со смехом потянула меня за руку.
– Господа! – крикнула она. – Вот мой помощник, прошу не давать ему других поручений. И снова звонко засмеялась. Так мы и ходили с ней по всей улице, из двора во двор, взявшись за руки.
Теперь я внимательней рассмотрел Галю, во всей её красоте. Лицо её было с оттенком летнего загара, щеки румяные, губы алые, чуть вздутые, как и на фото.
****
Моя встреча с Галей видимо была предрешена ещё раньше, с моим появлением в Лебедине и знакомством с Марфой. Она, видимо, и являлась организатором этого знакомства.
Скорее всего, она рассказала о моём появлении дяде и тете, она познакомила меня с Шурой, по её инициативе я был приглашен в дом Зорича. Там я, наверное, понравился родителям, а теперь и самой Гале. И наши сердца загорелись. Они не знали, что такое зима, что такое холод. Галя всегда ходила в теплой жилетке с высоким воротником опушенным бобровым смежком, я в своей шинельке. Мы не знали тогда сколько градусов мороза на улице, наоборот, нам нравились тихие зимние лунные ночи, скрип мороза под ногами. Я теперь после работы быстро умывался, переодевался и спешил на встречу с Галей. Так прошли святки, январь, февраль и март месяцы. Сократились долгие ночи. На время ушла зима, появились первые шаги весны. Мы с Кужелем уже открыли окна в нашей мастерской и были рады весне. И, вдруг, я слышу, что меня кто-то зовёт через окно с дороги. Я подошел ближе. На дороге стоял Шура Зорич с лошадью запряженной в линейку.
– Никита, – сказал он, – придешь вечером к нам. Галя заболела. Я еду за врачом. Он ударил лошадь кнутом и лошадь сразу взяла на рысь, умчав Зорича. У меня закружилась голова. Что такое? Зачем? Почему? Отчего? Что случилось? И после работы я сейчас же пошел к Гале. Застал её в постели. Она тяжело дышала, бредила, и меня уже не узнала.
– Что сказал врач? – спросил я у матери.
– Крупозное воспаление легких, – ответила она.
Через три дня Гале как будто стало лучше, но она заметно угасала. Это было видно по её лицу и голосу, а через три недели она скончалась.
Я не стану здесь описывать того удара, который всем нам принесла её смерть, а только скажу, что я совсем не находил себе места.
Встреча с Федей и поездка на Донбас
Теперь в Лебедине меня преследовали только слезы. Слезы у тетки, слезы при встрече с подругами Гали, слезы при проходе мимо двора Зорича и слезы на могиле Гали, которую я навещал по воскресеньям.
Однажды, чтобы как-то развеяться и отдохнуть, я пошел к себе в Глушевку, провести там Пасху. И вдруг мне говорят:
– Приехал Федя Мелехеда из шахт на побывку.
Я сразу же отправился к нему. Мы встретились с ним, как родные братья. Он мне рассказал о своих шахтерских делах, я о своих, в том числе и о Гале и её смерти.
– А что тебя заставило приехать домой, к Пасхе? – спросил я.
Он начал рассказывать, что приехал не надолго, а только на побывку, привез детям и жене брата подарки: костюмчики, платья, обувь. В Лебедине такое стоит значительно дороже. Он также показал подарки, которые привез своей матери и брату: по одной паре ботинок, брату – рубашка, матери – кофта.
– А сколько же вы там зарабатываете? – спросил я.
– Разно! – ответил он. – Бывает и меньше, бывает и больше. Бывает двадцать рублей, а бывает и сорок рублей заработаешь. А сколько зарабатываешь ты? – поинтересовался Федя.
– Восемь рублей в месяц, – сказал я. – На его питании.
– Пхи! И ты считаешь, что это ты зарабатываешь? – спросил он. – Да ты позор своей семьи.
– Едем на Донбас! – сказал он подумав. – Там за работой ты забудешь и свою Галю. Там одни мужчины. Женщин очень мало. Поедем спросил он?
– Поедем, – не задумываясь ответил я.
– Но, так быстро туда не едут, – сказал Федя. – Нужно взять какой-то документ с волости, надо приготовить себе рабочий костюм, надо рассчитаться с хозяином.
– А ты когда едешь? – спросил я.
– В понедельник, на проводы, – ответил он. – Спеши!
На третий день Пасхи я получил расчет у Лазурчика, попрощался с ним и Кужелем. На четвертый – взял паспорт в волости, правда за это сунул один рубль писарю. После этого брат пошил мне с простого полотна костюм. А в понедельник, на проводы, мы сели с Федей в поезд на станции Лебединская, и в одиннадцать утра отправились в дорогу.
****
По линии железной дороги тогда я ехал первый раз. Я например, не знал, что билеты на проезд нужно было брать со станции Лебединская только до Харькова, от Харькова до станции Ясиноватая, от Ясиноватой до станции Мушкетово. Это делалось по тому, что эти дороги имели разные тарифы. Поэтому было так: едим по одной дороге – плати одну цену, а будешь ехать по другой – плати другую цену. Второе, это кассы. Все вокзалы на станциях тогда делились: на первый, второй и третий класс. И все вагоны в поезде также делились на вагоны первого, второго и третьего класса. И даже буфеты на станциях имели: первый, второй и третий класс.
На станцию Харьков мы приехали уже вечером, зашли в третий класс вокзала. Он был длинным и широким, кое-где стояли несколько скамеек, остальные пассажиры расположились прямо на полу, возле своих вещей. Здесь же кое-где ходили, кое-где ползали сомнительные пассажиры, их никто с вокзала не гонял, никто у них документов не проверял. В зале слышался только общий гул, как в улье с пчелами, да время от времени раздавался звонок, объявлялись посадки на поезд.
Позже, когда люди начали засыпать, начал раздаваться крик и плач. У одного украли вещи, у другого вырезали деньги. Зато, в это же время, во втором и первом классе была тишина. Там достаточно было диванов, их хватало с избытком для всех пассажиров. У дверей этих залов стояли железнодорожники, которые проверяли входящих в зал людей. А между дверей важно прохаживал жандарм, он охранял порядок только на этой территории.
На дворе был конец апреля, и на улице ещё было холодно. Я одевшись в свою серую форменную шинельку и фуражку у дежурных первого и второго классов сомнений не вызывал, что я не панок, поэтому мне удалось посмотреть эти залы без противодействий.
После обеда мы взяли билеты, сели в поезд и выехали до станции Ясиноватая. Ехали мы почти сутки. На Ясиноватой встали с поезда и пошли в зал третьего класса. Это была большая железнодорожная станция расположенная среди путей, с длинным железным мостом через пути, по которому тянется пешеходное движение в оба конца через дорогу.
На станции было полно пассажиров. В одном из углов зала собрались почти одни мужчины. Они кого-то там окружили и оттуда доносился взрывами смех. Мы с Федей пошли туда посмотреть, что там делается. Оказалось в большем кругу мужчин танцует и поёт цыганок, лет двенадцати. Он разослал свой пиджачок в центре круга, на пиджачок положил свою фуражку, что бы когда бросали ему медные деньги, они не раскатывались вокруг пиджака. Он пел:
Мы богаты, как всегда:
У нас лошадь есть гнеда,
Есть повозка и шатры,
Есть у дедушки…
Пропел он эту песню раза два, ему бросили ещё несколько копеек, и на этом представление закончилось. Тогда он заменил «пластинку» и начал петь другую песню:
Мы стоим у алтаря,
Просим Бога и царя
Возьми Боже и ты царь
Из-за ворота всю тварь.
Эта песня вызвала новою волну смеха, и рясней посыпались медяшки в фуражку цыганенка. Но, тут же, видимо, кто-то успел сообщить о крамольных песнях, и в дверях появился жандарм. С толпы кто-то крикнул:
– Жандарм идёт!
Цыганёнок схватил свой пиджачок и фуражку, его кто-то подсадил в окно, и он сбежал. В зале наступила тишина, все втупились глазами в жандарма. А он смотрел на всех, и его взгляд почему-то остановился на мне:
– А студентик! Вы здесь? А ну-ка следуйте вперёд! – сказал он.
– Куда? За что? – спросил я.
– Вперёд, я сказал! Он схватил меня за рукав и силой дёрнул вперёд. Я шагнул вперёд со своим сундучком, а он шел сзади и командовал куда идти. Я зашел с ним в кабинет, он подвинул мне табуретку, скомандовал: «Садись!» и сам сел за свой стол.
– Ваши документы, – потребовал он.
Я предъявил ему свои документы, он долго их рассматривал, потом велел открыть свой сундучок, осмотрел мои вещи и наконец сказал:
– Идите!
Вечером мы выехали с Ясиноватой, а часам к пяти утра уже были на станции Мушкетово.
Продовження наступного тижня…
