В публікації збережено мову оригіналу – російську та стилістику автора щодо викладення фактів. Думка автора щодо оцінки і перебігу історичних процесів в Лебедині може не збігатися з думкою працівників художнього музею та читачів цих матеріалів.
Первая любовь
В народе говорят, что без любви нет жизни, как без соли нет пищи… И я в этом смысле бывает очень мало исключений. Была любовь и у меня. А началось всё так…
Помещик Сбитнев в сезон заготовки торфа 1912 года полагал, что как и раньше задержки с сушкой торфа ему компенсирует сухая осень. И он уложит торф в бурты не совсем сухим, полагая, что торф сам по себе досохнет в буртах. Но осень ему изменила. Ещё с августа начались проливные дожди, которые периодически подмачивали его торф в мелко сложенных крест на крест кучах, и он сложил его полусухим в бурты. Осень же выдалась очень дождливой. И когда он развернул на заводе винокуренье, его торф оказался негодным. Он только тлел, а не горел, не нагоняя пар в котлах. Торф пришлось заменить дровами, при этом он много не добрал спирта и понес большие убытки. Это и заставило Сбитнева пригласить с Лебедина 15 девушек для сушки и укладки в буртах торфа. Их разместили в доме и сарае Петра Хелемели, того Петра, который всегда давал приют девушкам.
Появление сразу пятнадцати девушек в нашем селе внесло оживление: появилось больше песен, веселого, звонкого смеха, веселей забренчали балалайки, шире растянулись меха гармони у студентов. При этом, у меня было среди парней одно достоинство – я обладал непревзойденным тенором и хорошо пел. И нас организовалось тогда трио песенников. Это Федя Мелехеда (бас), Петя Корнов (баритон) и я – тенор. Мы пели «Вечерний звон», «Заповит» Шевченка, про Стеньку Разина и много, много других песен. Мы выходили по вечерам к речке, пели там песни и они далеко разносились за пределы нашей деревни. Очень часто по субботам и воскресеньям вечером к нам выходили молодые пары и просили нас спеть им что-либо. И мы пели. А однажды в конце мая мы решили познакомиться с городскими девушками, подошли к ним. Но девушки видимо уже знали о нас, и когда мы назвали себя, они твердо заявили, что нас знают и предложили нам спеть для них «Вечерний звон». Мы спели для них несколько песен. В ответ они спели нам свои песни. А после этого мы пели вместе.
В один из дней девушки предложили спеть с ними хоровод.
О хороводе мы ничего на селе не знали и стали в некотором смысле учениками. Место для хоровода выбрали в саду, где была ровная дернистая почва. Принесли туда четыре длинных скамейки, поставили их по две одну против другой. Девушки сели рядом на скамейках и предложили нам следовать их примеру. Потом мы избрали своего старосту. Старосты, сказали нам девушки, должны обладать самыми лучшими голосами, они и будут водить хоровод. От парней старостой был избран я, от девушек – Наташа Хижняк. Это была молодая девушка лет шестнадцати или меньше, выше среднего роста, белолица с голубыми глазами и игривой, вечно смеющейся улыбкой. Кто-то скомандовал:
– Старосты на середину!
Мы вышли на середину. Но я стоял, как пень, и не знал что мне нужно делать. Тогда подошла ко мне Наташа и спросила:
– У вас разве не играют в хоровод?
– Нет, – ответил я.
– Тогда надо вас подучить. Она хлопнула в ладоши, обращаясь ко всем и сказала:
– Смотрите все, как мы с Никитой будем делать хоровод. Она стала в ряд со мной, взяла своей правой рукой мою левую ладонь, подняла её выше наших голов. Сказала мне: «будем петь, пойте». И начала водить меня по кругу и петь:
Мы идём и поём
В путь далёкий вдвоём.
Мы идём не устаём
Потому, что вдвоём.
Когда в двух мы идём
Никогда не падём.
Потому, что вдвоём
Потому, что идём.
Мы идем у двоём
И мы песни поём.
В нас горячи сердца
Любят мать и отца
Мы идем и поем
В путь далёкий вдвоем.
Мы идем не устаем
Потому, что поём.
По окончании песни парни сказали, что за один раз песни не изучили. И поэтому сегодняшний вечер пусть будет только вечером репетиции. И пошла репетиция подбора к каждому пары для хоровода. Она проводилась в следующем порядке: девушки по зову своей старосты бегут к нам, а как только они подбегают, староста парней давал команду: «подбирай!». Парни бросались к девушкам, те с визгом разбегались, они их ловили, и кто кого поймал, то и была его пара. Так проделали несколько раз, пока пары сформировались. На этом репетиция была закончена, мы простились с девушками и ушли.
Во второе воскресенье состоялся хоровод. Идя в хороводе и взявшись за руки, мы с Наташей пели и жали друг другу руку. Потом играли в платочек. Потом… всё больше и больше пар начало отходить в стороны. Отошли и мы с Наташей. Так началась у меня первая любовь – самая страстная и горячая. Я был рад её видеть и слушать возле себя каждую минуту. Теперь я каждый день ходил и встречался с Наташей, хоть пять или десять минут, но встречался. А однажды в последнюю ночь, перед её уходом домой, мы просидели обнявшись с ней до самого утра, что и стало причиной моего опоздания на молитву и на работу в училище.
На следующую весну Наташа не приехала. Она уехала вместе со своей семьей в Амурский край, на переселение. А зажженный ею огонь любви горит у меня, как вечный огонь на могиле неизвестного солдата.
На “тройке с бубенцами”
Уже к концу подходил сентябрь, а у нас в училище не было выпускных экзаменов. Видимо подготовка к Всероссийской выставке забрала это время на свои нужды. Но вот, наконец, нам объявили после молитвы, что в субботу, тридцатого сентября состоится выпускной вечер. Все должны собраться в училище к четырём часам дня.
В нужное время прибыли все сорок выпускников. Они собрались во дворе, под деревьями. Там были накрыты несколько длинных столов, на которых красовались большие миски, наложенные вареными раками, от чего столы казались красными. Женщины – жены персонала училища ставили ещё миски с жареным картофелем с голубями, а Ефим Маркович ставил на стол четверки водки на троих человек одну и каждому по пустой рюмке.
Раздался звук звонка и управляющий объявил: «остановитесь на молитву!». Все встали, спели «Боже, царя храни!», после чего он закатил нам речь, что мы верноподданные царя, закончившие училище, должны верно и правдою служить своему царю и отечеству, что мы живем в исторический период, когда царствующему дому Романовых исполнилось 300 лет. Поэтому он предлагает нам спеть ещё «Царю многие лета», и мы в разнобой спели «Многие лета». Далее приступили к вручению нам свидетельств об окончании училища, управляющий объявлял фамилии выпускников. Стоявшего здесь, возле него учителя, держали свёрнутые в трубочки свидетельства, подавали их ему. А он пожимал руку каждому и вручал свидетельства. Мне вручалось оно последнему. Управляющий почему-то отошел в сторону, а на его место стал Ефим Маркович. И он во всеуслышание ехидно и подло объявил:
– Господину Олейнику вручается свидетельство с тройкой вороных и с бубенчиками! – и подал мне свидетельство свёрнутое в трубочку. Я не знал, что это за тройка и что за бубенчики. Это дошло до моего сознания позже, когда я искал себе работу. А тогда я, как и все развернул своё свидетельство и посмотрел на своё и другие. Они с лицевой стороны ничем друг от друга не отличались. Все были отпечатаны на плотной бумаге, длинной сантиметров сорок, шириной сантиметров тридцать. В верхней части золотыми буквами было написано «Боже, царя храни», ниже два портрета: Михаил Романов (1613) и Николай Романов (1913), ещё ниже «300 лет» и «да будут царствовать они в веках». Внутри свидетельства перечислялись изучаемые предметы и оценки успеваемости. Первой графой была оценка за поведение. Там чётко было выведено «Три с плюсом». Это и была та тройка вороных с бубенчиками, о которой говорил Ефим Маркович при вручении свидетельства. Следующие две оценки были по рисованию и химии. Это были две тройки, которые называли «серыми», они были и в других, и в расчёт не принимались. Когда я принес своё свидетельство домой и зачитал его семье, отец сказал.
– «Эта бумажка, Никита, тебе поможет, как «мертвому припарка». Но я не верил, и через несколько дней двинул в дорогу искать себе работу. Я ходил недели две по помещичьим экономиям, отшагал километров двести по дорогам Лебединского уезда, но работы так нигде и не нашел. При подаче своего свидетельства, помещики брали у меня с рук с елейным преклонением, а возвращали с дерзким трепетом рук и твердили по всюду одно и тоже:
– К сожалению, господин Олейник, все должности у меня заняты.
А два помещика предложили мне положить им, одному триста, другому пятьсот рублей залогу, чтобы они не пострадали в случае чего. А где я их возьму? И я раздосадованный возвратился домой. Теперь для меня стало ясно, что я качаюсь на тройке вороных с бубенцами преподнесенных мне Ефимом Марковичем, и что для меня дорога к сельскохозяйственной деятельности отрезана. Это стало поводом задуматься: «что мне делать?», «куда идти?». Одно для меня было вполне ясным: быть генералом ни от кавалерии, ни от инфантерии я не хочу.
– Ты, Никита, духом не падай, – сказал отец. – Ты знаешь теперь ремесло слесаря, кузнечное и столярное. Вот и устраивайся к этим ремеслам. И я снова зашагал, теперь уже устраиваться по этим ремеслам.
Подхожу к окраине города Лебедина. Здесь на песчаной равнине раскинулись маленькие, по 4-7 метров деревянные кузницы. Их десятка два. В каждой из них одно горнило, один мех, одна наковальня, и редко у кого есть верстак и слесарные тиски. Они стоят рядами по 3-5 вместе, а метров через 10 ещё и ещё 3-5 кузнец. Возле каждой кузницы своя на двух столбах коновязь. Это расположились мастера-одиночки, они пользуются заказами приезжих крестьян, враждуют между собой и им никаких дополнительных рабочих рук не надо. Они не желают даже говорить. Первый их вопрос:
– Молотобойцем, хочешь? Так иди вот в эту кузницу! – покажет рукой и отвернётся.
– А ты подмастер или мастер? Здесь, парень, такими не нуждаются. Так я обошел три конца города, и только в одном месте мне сказали:
– Хочешь работать? – Иди в городское управление, хлопочи себе место под кузницу, поставишь её и будет тебе работа. Совет конечно был дельный, но я был гол, как сокол. И я снова возвратился домой ни с чем. Дома начали было поговаривать, что выучили, мол на свою голову, дармоеда. А мои мозга бросают в голове шарики во все уголки головного черепа, ищут выход из создавшегося положения, но выхода для них нет. При таком раздумии, однажды, я погрузился в сон сразу с вечера.
… и снится мне, что для меня специально оставлен клад, под сотым телефонным столбом от Лебединской уездной почты по Михайловской дороге. Сон был настолько явным, что когда я проснулся, то никому ничего не сказал, взял в сарае лопату и почти бегом двинул за кладом.
Я пришел в Лебедин, нашел первый столб и зашагал по Михайловской дороге. Ночь была тихая, лунная и безлюдная. Правда, тихо было только на дороге в лесу. А в городе я ещё встречал отдельные пары прохожих. Но это было в городе, и меня прохожие по городу не тревожили, было бы здесь по дороге в лесу тихо. Вот я отсчитываю 97, 98, 99, и наконец 100-й столб. Подхожу к нему тихо, осматриваюсь вокруг – никого. Полная тишина. Перекрестился, взял в руки лопату и начал окапывать столб. Но не успел выбросить и на 30 см земли, как услышал на дороге звуки конских копыт и стук колес какого-то экипажа. Звук становился все ближе и ближе. Слышу голос: «Стой! Посмотри Воскобойник, что это за дурак копает столбы». Я молча копаю дальше. Слышу над головой голос:
– Ты что, дурак, копаешь?
Я молчу. Ешё раз он повторил «что копаешь?». Я молчу и копаю.
– Молчит, ваше высокоблагородие, – ответил Воскобойник.
– Заставь это падло говорить! – приказал благородие.
И по моей спине хлестнула плеть. Я ойкнул и разогнул спину. «Веди его сюда!», раздалась команда. Я повернул голову в сторону дороги, там стоял экипаж запряженный парой лошадей. На козлах сидел стражник, еще пять стражников сопровождали конный фаэтон. Это уездный исправник Шилов ехал с гостей от графа Капниста.
Меня они посадили рядом на козлы, и повезли в полицейское управление на допрос. Там я пробыл двое суток, голодным. После всего меня назвали дураком, велели выходить из камеры и больше кладов под столбами не искать. Я пошел к тетке, без клада, потерявши лишь свою лопату.
– Где ты был? – спросила тетка. – Снова отец и мать приезжали. Тебя ждут.
Я рассказал ей о своих происшествиях.
– А ты б сходил, знаешь куда? – До Лазурчика! Он взял себе все заказы земской управы на изготовление им: окон, дверей, столов, шкафов для их нового двухэтажного здания, что строится на Сумской (Нижней Сумской – ред.) улице. Там, пожалуй, найдешь себе работу.
На новом месте
Долго говорить с Лазурчиком не пришлось. Он спросил:
– Сейчас приступишь к работе или позже?
– Могу и сейчас, – ответил я.
– Хорошо, приступайте, – сказал он. Вот, возьмите чертеж формы и размеров оконных рам, делайте заготовки. Питание моё, за цену договоримся после. Начало работы в шесть, окончание в восемь. Пол часа на завтрак и ужин, час на обед. Время: восемь, двенадцать и шесть. Понятно? – спросил он.
– Ясно! – ответил я.
– Пошли теперь на место работы, – сказал он.
Это было помещение, снятое у кого-то в аренду. Длинна была метров десять, ширина – шесть, с одной дверью, двумя боковыми большими окнами и высоким потолком. Здесь под стеной стояло четыре верстака, а часть помещения завалена заготовленными досками. Там работал только мастер-столяр. Он получал у Лазурчика восемнадцать рублей в месяц. Я был доволен, что попал к нему в подмастерье. Но когда, мы стали с ним на пару работать, я был немного расстроен. Не потому, что он был плохой человек, или мастер, нет! Потому, что с него был пот зловонный. Запах был очень сильным, временами даже невыносим. Поэтому ему сюда приносили кушать, здесь же на стружках он и спал. Мне показалось, что это был самый несчастный человек в мире. Он имел золотые руки, человеческое сердце, но не имел любви к себе. А это было самое страшное в жизни человека. Мне стало его жаль. Я принес от тетки корыто, а там был ещё вмазан котел. И он начал чаще мыть ноги, чаще умываться, и воздух стал более сносным. Так я с ним проработал до весны 1914 года. Хозяин нас никогда не ругал, мы у него были как-бы на хорошем счету, и это потому, что такой скорости в работе, как была у мастера Кужеля, ни у кого другого не было. А мы работали с ним дружно, на пару. Там, где я отставал, он подгонял. Так было до весны. А весной меня постигло несчастье, которое вынудило меня покинуть город.
Продовження наступного тижня…
