Между тем, пререкания Малороссийской коллегии и генеральной старшины, т. е. Вельяминова и Полуботка, продолжались своим чередом. Ссылаясь на то, что во многих местах крестьяне не хотят слушать своих помещиков и даже обнаружили буйство (так, одного из них, Данилу Забелу, брали за волосы и побили, а в селе Андрея Лизогуба был исколочен до полусмерти староста). Полуботок и старшина предложили Вельяминову разослать по всей Малороссии универсалы, предписывающие крестьян, не оказывающих своим владельцам надлежащего повиновения, сажать в тюрьмы и по рассмотрении вины публично наказывать нещадно. Вельяминов отказался публиковать такие универсалы, потому, что это могло дать повод начальным людям (властям и помещикам) притеснять низшие сословия, как это прежде и было. Вельяминов говорил, что прежде всего нужно расследовать и судить, а потом наказывать. На чьей стороне справедливость, для всякого очевидно.
Произошло новое столкновение. Полуботок отправил на Вельяминова и всю коллегию жалобу, причем ссылался на статью договора заключенного с Богданом Хмельницким царем Алексеем Михайловичем и подтвержденного самим Петром, о сохранении прежних малороссийских прав. Надеясь на успех своих жалоб или по упорству, Полуботок не послушал Вельяминова и разослал свои универсалы. Это был большой промах Полуботка и его единомышленников: они поступили незаконно, т.к. не имели права рассылать универсалы без согласия Вельяминова, который, конечно немедленно донес в Петербург о противозаконном поступке Полуботка и представил жалобы от равных лиц как на Полуботка, так и на старшину. После этого наказной гетман Павел Полуботок, генеральный судья Иван Черныш и генеральный писарь Семен Савич были вызваны в Петербург.
Они выезжалииз Глухова 13 июня, взяв на путевые издержки 800 рублей полковых денег. Полуботок вез с собою новые челобитные, содержащие главным образом ходатайство об отмене налогов с маетностей старшины. Предупредительный наказной гетман взял с собою также пустой бланк с готовыми подписями. Этот бланк ему пригодился.
Мы раньше отметили, что царь медлил с избранием гетмана. Малороссийская же старшина с Полуботком во главе волновалась и домогалась скорейшего избрания. О содействии этому делу просили Меньшикова. В январе 1723 года была о том же прислана грамота царю, который тогда возвратился из Персидского похода. Не получив ответ, старшина препроводила в мае новую грамоту с ходатайством, чтобы «вольными голосами избран был гетман без продолжения (т. е. без промедления), понеже без гетмана впредь во всяких делах управляться с великою есть нуждою и трудностию».
Старшина хитрила: никакой нужды и затруднения в делах не было вследствие замедления выборов гетмана. В сущности, всеми делами заправляла малороссийская коллегия, так что промедления в решении дел не было. К тому же был налицо и гетман, правда, наказной, т. е. по назначению, а не выборный. Но малороссийской старшине дороги были ее старые права, да при том же каждый из полковников и других видных лиц мог в душе надеяться, что именно он будет избран гетманом. Больше всех такой уверенности было у наказного гетмана Полуботка, он пользовался сочувствием служилой аристократии, так как защищал ее права. Одновременно с ходатайством в мае перед царем с просьбой скорейшего назначения выборов обратились и к Екатерине, о чем царь, вероятно, знал. На эти ходатайства указом, изданным в июне 1723 года, царь дал резкий ответ: «Всем известно, что надлежит приискать в гетманы верного и известного человека, о чем он, царь и заботился, а пока оный человек найдется, определенно правительство, которому велено действовать по данной инструкции; остановки в делах нет, почему о сем деле (избрании гетмана) докучать не надлежит.
Отзыв Петра о гетманах поражает своей резкостью. Но в своей точке зрения царь был прав: в гетманах он не видел верных себе слуг и убежденных сторонников своего общегосударственного дела. Да и фактически взгляд царя нередко подтверждался.
Так, Богдан Хмельницкий после принятия русского подданства (1654) обращался к турецкому султану с просьбою, чтобы он принял Богдана и Украину под свою руку и под турецкую оборону, сообразно прежним договорам. Об этом свидетельствует султанская грамота, писанная спустя полтора года после принятия Богданом Хмельницким русского подданства. Эта грамота писана в сентябре 1655 года; она хранится в Московском архиве иностранных дел… Гетман Выговский (1657-1658) был открытым врагом Москвы: при помощи татар он почти выгнал из Малороссии великорусские войска, но принужден был сложить гетманское звание вследствие народного несочувствия. Сын Богдана Хмельницкого – бездарный Юрий (гетман 1659-1662) открыто перешел на сторону поляков, но потерпев поражение от Московских войск, отказался от гетманства и принял монашество. Дважды провозглашаемый турками гетманом, Юрий за корыстолюбие и жестокость был задушен в 1685 году по распоряжению турецкого правительства. Потакавший сначала во всем московскому правительству И. Брюховецкий (1663-1668) потом оказался изменником и начал враждебные действия против русских войск, но был растерзан народом, не пожелав добровольно уступить власть Дорошенку. Гетман Многогрешний (1669-1672) первоначально, будучи Черниговским полковником, отложился от Москови, а потом отдался под покровительство московского правительства, при помощи последнего добился гетманства, но обвиненный в изменнических замыслах, окончил свои дни в Сибири. Иван Самойлович в начале был деятельным противником Московского правительства, но потом присягнул на верность Москвы. Избранный и признанный гетманом (1672-1687). Самойлович сначала шел рука об руку с московским правительством. Старшина, руководимая Мазепой, сделала на Самойловича донос, обвиняя его в том, что он способствовал неудаче русского похода, предпринятого весною 1687 года под начальством Голицына. Великорусы сильно подозревали, что гетман сделал предостережение татарам и те своевременно выжгли степь, вследствие чего русскому войску пришлось отступить. До крайности ненавидимый всеми, Самойлович был низложен и окончил жизнь в ссылке. После него был Иван Мазепа (1687-1708). Деятельность и судьба гетмана Мазепы всем известна — его имя стало синонимом лжеца и вероломного изменника в Московии. Даже на уступчивого и простого Скоропадского (гетман в 1708-1722) были доносы, что он не сообщает русскому правительству получаемых из Польши писем. Из сказанного видно, что отзываясь о гетманах нелестно, Петр имел на то основания. Если не все гетманы фактически были изменниками в глазах Московии, то почти все они были обвиняемы в измене своими земляками, преимущественно малороссийской знатью. Вследствие всего этого в Москве и Петербурге с большим недоверием относились к гетманам и казачеству вообще и, действительно, на Украине было много горючего материала, готового вспыхнуть в мятеж.
Из июльского указа видно, что царь был весьма недоволен Полуботком и старшиной. В это время, именно 3 августа 1723 года, Полуботок, Черныш и Савич прибыли в Петербург и сначала были приняты ласково. В сентябре начался над ними допрос тайной канцелярии. Вопросных пунктов было много, между ними были вопросы как о серьезных, так и о ничтожных делах. В некоторых случаях Савич и Черныш (особенно последний ссылаясь на болезнь) уклонились от ответов. Главным обвинением была рассылка универсалов без согласия Вельяминова.
Приехав оправдываться от обвинения, Полуботок с товарищами решили в то же время действовать и наступательно: они подали царю от лица всей Малороссии челобитную об удержании за Малороссией прежних прав. Но в самой Малороссии не было единодушия: от Стародубского полка прибыли уполномоченные с грамотой, в которой жаловались на обиды старшины и просили великорусских полковников и великорусского суда. Полуботок с товарищами утверждал, что эта депутация подослана малороссийской коллегией. Но этим вряд ли ослаблялось полученное от заявления депутации впечатление, тем более, что утверждение Полуботка было голословно.
Чтобы лучше ориентироваться в создавшемся положении, царь послал в Малороссию верного человека Румянцева для осмотра (т.е. ревизии) городов. Но кроме того, у Румянцева была тайная инструкция — узнать, желают ли в Малороссии русских судов, русских полковников и Коллегии, а главное: всем ли казакам и старшинам известна челобитная, поданная Полуботком с товарищами от лица всего народа. Следовало также Румянцеву разузнать, какие насилия причинены от Старшины или от русских расквартированных войск. Данная Румянцеву инструкция была секретной. Но Полуботок с товарищами узнал ее содержание, подкупив сенатских чиновников. Немедленно же из Петербурга от Полуботка полетел в Малороссию гонец с наказами, как действовать: приказано было, чтобы на вопросы Румянцева отвечали все требования о сохранения старины, чтобы жалоб на старшину никто не приносил, для этого приказано было полковникам и прочим властям удовлетворить всех обвиняемых; наоборот жаловаться на новые порядки, утверждать, что депутаты от Стародубского полка на самом деле подосланы Вельяминовым, который и дал на дорогу денег. С таким наказом отправлен был в Малороссию слуга Полуботка Лагович; этому Лаговичу дано было еще устное приказание и сыну Полуботка Андрею Павловичу: Андрей должен был уговорить сотника Любецкого не жаловаться на наказного гетмана и людей своих не допускать до жалоб. Очевидно, Любецкий был чем-то обижен Полуботком; теперь гетман обещал ему полное удовлетворение. Конечно, после такой инструкции Полуботка, Румянцев ничего не мог добиться в Малороссии и уведомлял, что на юге известно данное ему поручение и что из генеральной Войсковой канцелярии разосланы всюду внушительные письма, как отвечать на его расспросы.
Полуботок очень ловко вел свое дело и неизвестно еще, чем бы все закончилось. Но его погубила излишняя настойчивость. Из Малороссии прибыла новая депутация, конечно, не без содействия Полуботка, с ходатайством об уничтожении Малороссийской коллегии и учреждении Генерального суда из 7 особ; таково было будто бы желание всего малороссийского народа.
10 ноября 1723 года, когда Петр выходил из церкви Св.Троицы, канцелярист генеральной канцелярии Иван Романович подал ему две челобитные. Не откладывая дела, Петр зашел в попавшийся по дороге кофейный дом под названием «Четыре фрегата» (попросту трактир для моряков) и стал читать поданные челобитные. Свита царя, в числе которой были Полуботок, Черныш и Савич, стояла и ожидала выхода государя. Прочитав челобитные, царь вышел из кофейни и «с великим гневом и яростию» тут же приказал арестовать наказного гетмана Полуботка, генерального судью Ивана Черныша и генерального писаря Семена Савича «всех, кто с ними ассистировал». Генерал-майор Андрей Иванович Ушаков собственноручно отвязал у них сабли и препроводил их «в замок мурованный Питерский», где их сначала подвергли одиночному заключению, потом соединили по 4 человека, а через несколько времени они снова были «поединцем разведены». Всего было арестовано 15 человек, занимавших какую-нибудь войсковую должность, в том числе и Романович. Прислугу же арестованных оставили в покое: одиннадцать служителей Полуботка (в числе их был бандурист и кухмистер — поляк), 6 служителей Черныша, 7 — Савича и несколько человек прислуги других арестованных.
Причина ареста Полуботка и других малороссийских служилых людей недостаточно понятна. Сохранилось предание, что Полуботок раздражал царя смелой речью при выходе его из Троицкой церкви. Говорят, будто бы Полуботок обратился к царю с такой речью: «Знаю и вижу, Государь, что Вы хотите погубить мою родину без всякой причины, единственно по злобным наветам гордого Меньшикова. Вы считаете себя выше всех законов и хотите уничтожить все привилегии, утвержденные торжественно нашими предками…» и т. д. Речь эта довольно длинна и будто бы царь покорно выслушал унизительные для него укоризны Полуботка и потом уже приказал его арестовать. Но мы знаем, что в числе добродетелей императора не было терпения и кротости. Более чем сомнительно, что царь на улице и в присутствии многочисленной свиты выслушивал длинную речь Полуботка. Более в духе Петра другое, уже сообщенное нами известие, что он «с гневом и яростию», без всяких рассуждений со стороны Полуботка, приказал его арестовать. Да и относительно самой речи существует разногласие: было известно целых три редакции этой речи. Ни один достоверный исторический памятник не подтверждает факта произнесения речи. А потому утвердительно можно говорить, что никакой речи Полуботок не говорил, сочинили же ее люди, сочувствовавшие стремлениям наказного гетмана.
Все малороссы из свиты Полуботка, занимавшие какое-либо общественное положение у себя на родине, были одновременно арестованы, причем царь приказал захватить все их бумаги, как в Петербурге, так и на их родине, в Малороссии. Вот из этих бумаг и выяснилось, что Полуботок со старшиной посредством подкупа добыл инструкцию Румянцева; также был найдена черновка той промеммории, которая была послана в Малороссию и давала наставления, как отвечать Румянцеву. Тут же выяснилось, что Полуботок совершил крупный подлог; вообще для Полуботка подлоги были делом обычным: в журналах исходящих бумаг он приказывал вырезать листы, делать некоторые записи и пр. Вместо привезенной из Малороссии грамоты об отмене налогов с земель старшины он представил другую, от имени всего малороссийского народа, об отмене малороссийской коллегии, написав последнюю на пустом бланке с заготовленными ранее подписями.
Между тем, арест наказного гетмана и старшины развязал языки на Украине, и многое выяснилось. На расспросы Румянцева, знают ли казаки о челобитной, поданной генеральной старшиной об избрании гетмана, и с их ли желания она составлена, в Стародубе одни из казаков отвечали, что знают, другие, что не знают; в Чернигове дан был ответ, что ничего не знают, что старшина составляла эту челобитную воровски, без позволения казаков. Румянцев ездил во все полковые города, собирал на сход старшину, сотников и по нескольку десятков казаков от каждой сотни (в это время Румянцеву было подано множество жалоб на обиды и притеснения). Казаки всюду показывали, что не знают ни о каких челобитных, что они не просили ни об упразднении Малороссийской коллегии, ни об избрании гетмана, что это дело одной старшины, а подписывались под челобитными по принуждению, а в Глухове заставляли подписываться на голом листе бумаги.
Обо всем этом производились дознания в Петербурге. На допросах Полуботок старался изворачиваться, но это было трудно. Так, когда его подвергли очной ставке с Лаговичем, которого он посылал из Петербурга в Малороссию, Полуботок сознался, что давал ему инструкцию относительно ответов, какие нужно давать на вопросы Румянцева.
Выяснилось, что по приказанию Полуботка была убита крамарка Марья Матвеиха, Игнатов палач обьявил, что Полуботок приказывал ему убить значкового казака Загоровского и других людей, чтоб они на него не доносили; стародубские мещане подали на Полуботка жалобу, что он пограбил у них деньги.
Нашлись двое добровольных доносчиков: канцелярист Валькевич и войсковой товарищ Данило Забела. Они были за что-то недовольны на Полуботка. Вытребованы в Петербург, они лично дали показания Петру. Сущность их показаний неизвестна. Узнали кроме того, что Полуботок с товарищами что-то писал в Запорожье. Петру очень хотелось иметь это послание, и он, чтобы достать его, разрешил истратить 5000 рублей. Это было нужно Петру в виду важного известия, идущего из Турции: русский посол доносил из Константинополя, что он узнал от французского консула, приехавшего из Крыма, что к главному татарскому мурзе неоднократно в том году приезжали из Украины от некоторых командиров с жалобами, что у них привилегии теперь отняты и поэтому украинские жители желают поддаться под турецкую протекцию; но для этого нужна поддержка казакам самих турок, так как на Украине теперь много русских войск.
Итак, Полуботок обвинялся в государственной измене. Таковое же тяжкое обвинение возводилось на него и по другому делу, которое возникло в августе 1723 года, когда Полуботок был еще на свободе: последовал донос, что Черниговский полковник Полуботок имел сношения с бывшим приспешником Мазепы – Орликом, приходившим с татарскою ордою в пределы Малороссии. Этот Орлик был возведен шведским королем Карлом ХII в сан малороссийского гетмана. Конечно, из Петербурга немедленно приказали произвести по этому делу розыск. Это поручение было дано киевскому губернатору Трубецкому. Но Трубецкой ничего не мог добиться и доносил, что встречает непреодолимые препятствия, т. к. люди, привлекаемые к допросу, боясь Полуботка или потакая ему, скрывают правду. Так оно и было на самом деле: в это время на Украине уже знали промеморию Полуботка, как отвечать на все вопросы петербургских властей. Обвинения Полуботка в измене не подтвердились: пока он был на свободе, люди, знавшие о погрешениях наказного гетмана, боялись пускаться в откровенности (судьба крамарки Матвеихи была известна, знали и ката Игнатова). Да и такие серьезные дела, как сношения с Запорожьем и Орликом, могли быть известны крайне ограниченному числу надежных лиц. Никаких компрометирующих Полуботка бумаг после его ареста на его родине не нашли и вообще никаких бумаг не оказалось; достоверно известно, что по получения известия об аресте Полуботка домовая его служанка Марья сожгла все его письма, конечно, согласно предварительному распоряжению своего хозяина.
Дело о Полуботке велось в высшем суде. Не доверяя судьям, царь лично присутствовал при разборе дела: он узнал, что Черныш подговорил камергера Чевкина ходатайствовать за всех их перед императрицею, чтобы та подействовала на Петра; Чевкин советовал поднести Екатерине 500 червонцев, завернувши их в бумагу или спрятавши в стакан…
Суд не пришел еще ни к какому определенному заключению, как 18 декабря 1724 года Полуботок скончался в крепости, просидев в заключении 13 месяцев и 8 дней. Через месяц и 10 дней вслед за ним умер и Петр. Преемница Петра Екатерина освободила сотоварищей Полуботка от заключения; сначала они некоторое время оставались на свободе в Петербурге, а потом им позволили жить, где угодно. Любимым местопребыванием потомков Полуботка было село Михайловка Лебединского уезда харьковской губернии, вероятно, вследствие замечательной красоты местности, на которой расположена усадьба.
Збережена мова та стилістика оригіналу.
Лебедин, типографія М.Е. Когона, 1909/
Продовження далі…
Гальковський Микола Михайлович (19.ХІ/01.ХІІ/.1868 — весна 1933) — російський і радянський учений-історик, етнограф, педагог, краєзнавець, філолог-славіст, літератор (поет, белетрист, перекладач), історик літератури, колезький радник. Автор історичного нарису «Наказной гетман Полуботок» (м. Лебедин, 1909). У 1917 призначений директором Лебединської чоловічої гімназії (нині — Лебединське педагогічне училище ім. А. С. Макаренка), у 1920—1927 рр. — учитель Валківської 7-річної школи. Від 1928 — лектор Інституту народів Півночі (м. Ленінград).
