В публікації збережено мову оригіналу – російську та стилістику автора щодо викладення фактів. Думка автора щодо оцінки і перебігу історичних процесів в Лебедині може не збігатися з думкою працівників художнього музею та читачів цих матеріалів.
Я снова на работе в милиции
Одним февральским днём 1921 года ко мне в Укомтрудповин позвонил начальник тыла (военком) Барцыковский. Он сказал:
– У меня сейчас сидит Василий Иванович (Ильич?). Он хочет забрать тебя на работу в милицию. С этим согласились также секретарь Укома Конотоп, Предуисполкома Басов, начальник ГПУ Кузнецов, Подкомисар Гладков. Сдавай дела товарищу Падалке, и направляйся в милицию.
Так я снова вернулся на работу в милицию. Василий Иванович (Ильич?) встретил меня радушно.
– Беда! – сказал он мне. – Жалоб у меня полно. Особенно из сел: Штеповка, Марковка, Луцыковка, Верхосулка, Павленкова и Печище. Там сейчас грабят мельницы и проезжих людей. А милиции у нас там ещё нет. Поедешь в Штеповку начальником милиции. Помещение там есть – бывший полицейский околодок. Людей наберешь на месте, по пять человек на каждую волость. Оружие наберешь там, чего не хватит – дадим. Вот тебе мандат, вот наган, кобура и карабин с патронами. Ещё двух человек дадим с города. Остальное всё на месте. Действуй через партячейки и комнезамы.
Председатель Штеповского волисполкома встретил меня хорошо.
– Вот, прекрасно, – сказал он, – что появилась у нас милиция, а то жизни нам нету. Люди хлеба не наедаются, прямо беда! Бандиты людей на дорогах обирают, ветряные мельницы мелют только днём – ночью боятся, ограбят. Из шести наших мельниц осталось не грабленых только две, вон те, что за оврагом стоят, – указал он. – А разве эти мельницы намелют муки на наше село? – Конечно же нет!
Через три дня у меня в Штеповки было милиции уже пять человек. Но за это время в самой же Штеповке была обворована ещё одна мельница. Тогда я решил подготовить засаду возле последней не обворованной мельницы.
Ночь была лунной, погода, сравнительно – теплая, но дула поземка. Мы вышли на пост – в засаду, к полуночи. Спрятались мы за мельницей, следим за ещё не обворованной. Долго никого не было. Лишь под утро появилась запорошенная снегом подвода с тремя седоками. Она подъехала к еще не обворованной мельнице, остановилась и начался какой-то стук, возле дверей мельницы. Зажегся огонь, и я скомандовал:
– Вперед, за мной! – и двинулся к стоявшим у мельницы.
Стоявший у подводы бандит крикнул: «Стой!» и тут же выстрелил в нашу сторону. Пуля ударилась в барабанник висящего на боку нагана, скользнула и рикошетом с воем пошла в гору. Я крикнул: «Ложись! Огонь». Но пока мы пришли в нужное движение, бандиты уже скрылись. И мы пошли по свежему следу саней. Прошли километра три. След привел нас до хутора Штепина Гребля, а там в один из дворов. Во дворе стояли выпряжены эти же сани. Мы подошли к сеням, которые оказались не запертыми. Зайдя в хату, мы увидели железную кровать, на которой спал молодой человек. Здесь же стояла немецкая винтовка и висел патронташ с патронами. Я передал винтовку милиционеру, и сам крикнул: «Вставай!».
– Вас было три, – сказал я. Кто ещё?
– Сейчас расскажу, – вяло ответил он.
Вскоре мы арестовали одного за другим всех участников набега. Отобрали у них две немецкие винтовки, обрез русской винтовки, и отправили их в город Лебедин.
Но в этих сёлах были не только грабители мельниц, но и грабители на дорогах. Особенно на дороге Сумы-Ромны. По этой дороге шла бойкая торговля Миропольских кустарей с полтавскими хлеборобами. На Полтавщину везли кожевенный товар, сапоги, сбрую, а с Полтавщины – хлеб, муку и зерно, живой скот и мясо, иногда и вырученные деньги. На этой дороге они часто становились жертвами бандитов. Мы несколько раз выезжали, делали засады, но с этого ничего не вышло. Во-первых, потому что не знали время проезда кустарей, во-вторых, бандиты проводили ограбления в таких местах, где проездная дорога далеко просматривалась вперёд, а они могли быстро и незаметно спрятаться в лесу, или совсем из лесу не показываться. Таких мест по дороге было два. Одно в районе хутора Штепина Гребля, где глубокая балка леса выходила клином вплотную к дороге, другая на границе с Сумским районом, при подъеме на высоту. Причём, в районе Штепиной Гребли подвергались грабежу едущие с товаром на Полтавщину, а на Сумской горе – наоборот.
Перед нами встал вопрос: «Как поймать бандитов?».
Мы начали расспрашивать потерпевших. Выяснилось, что когда кустари ездили в одиночку, их грабили в одиночку, а когда они начали ездить группами, то бандиты тоже сгруппировались в отряды. Действия их сводились к тому, что обнаружив едущие подводы, они подпускали их близко, брали в клещи, чтобы не разбежались, и отбирали товар. Это навело нас на мысль, что и мы можем поймать их, маскируясь под едущих кустарей. Хотя, это было связано с трудностями зимнего времени, с проблемами мобилизации подвод и возможной потерей лошадей. Поэтому, я согласовал этой вопрос с начальником уездмилиции, но выполнение его было перенесено на весну.
В мае, когда дорога полностью подсохла, мы снарядили семь подвод. Разместили на подводах вместо товара по два человека милиции, сверху укрыли их ряднами, третий взял вожжи в руки и поехали. Ночь выдалась тихая, только и слышно было, как перекликались перепёлки в хлебах, да над нами со свистом проносились дикие утки к речке Сула.
Мы подъезжаем к роковому месту, к клину балки леса. Вот первые три подводы минуют клин… и раздаётся команда, эхом прокатившаяся по лесу: «Стой!».
Впереди появилось двое неизвестных с винтовками.
– В чём дело? – спросил я. – Ведь мы везём свой товар и никого не трогаем.
– Смотри какой, – рассмеялся первый.
– Это какой-то новый. Порядков наших ещё не знает, – сказал второй.
– Сейчас узнает, – ответил первый, и подал команду: «Выгружай, братва!». Бандиты бросились каждый к одной из повозок. На подступах к повозкам на них набросились «подводчики». Завязалась борьба. Полетели с подвод рядна, вскочили на ноги ещё по два человека милиции, и через несколько минут бандиты были повязаны. Таким же способом была взяли и вторую банду, что оперировала на подъезде к Сумскому району.
Налёт Махна на Чупаховку
В июле 1921 года ко мне в Штеповку приехал Никулин, поменявший впоследствии фамилию на Вронского, с предписанием сдать ему дела, а самому явиться в Уездмилицию. На следующий день я прибыл в Лебедин и зашел к Василию Ильичу.
– О, не ждал тебя так скоро, – здороваясь со мной, сказал Василий Ильич. – Думаю, послать тебя начальником милиции в Чупаховку. Там тебе будет лучше. Там сахарный завод есть, клуб есть, рота охраны на заводе. Будет тебе веселей.
– А как насчёт банд? – спросил я.
– Пока не слышно, – как-то не твёрдо ответил он.
В Чупаховку я выехал верхом на рысаке, обменяному у одной вдовы на кобылу в Лебедине. День был тёплый, ясный. Над дорогой поднимались ввысь с песней жаворонки. Всё бодрило, повышало настроение. Так я мурмыча себе под нос какую-то песенку миновал село Должик, и подъехал к Чупаховке. Здесь картина была другая. Справа была сахарная свёкла, слева был фруктовый сад, обсаженный тополями. Окружающую тишину нарушали только грачи, густо облепившие своими гнёздами верховья тополь. В том году была им не жизнь, а малина. Но эти гайворонья далеко за пищей не летали. Им в изобилии была пища на посеве сахарной свёклы, здесь же, под боком.
Им стоило слететь только на землю. Но не смотря на множество гнёзд этой птицы, их многосемейность и прожорливость, черви мотылька было столько, что грачи спасли только половину посева этой площади. Вторая половина чернела, имела вид пожарища.
Минуя сад и посев свёклы, я съехал на греблю. Проехав по гребле через мосты, соединяющие два больших пруда, я въехал в Чупаховку. Чупаховка – это большое село, что раскинулось по широкой и длинной впадине с востока на запад, с двусторонней возвышенностью по бокам.
При въезде, фасадом к прудам, стояло здание волисполкома. Здесь я спросил:
– Граждане! Где милиция у вас?
– Сворачивайте вправо, здесь недалеко, – ответили стоявшие рядом мужики.
Я свернул, с левой стороны шли крестьянские дворы. Справой стороны вдоль улицы тянулась глубокая и широкая канава с высокой насыпью за ней земли. За насыпью виднелись домики барачного типа, построенных когда-то для служащих завода. Я проехал мимо нескольких дворов и увидел вывеску: «Чупаховская районная рабоче-крестьянская милиция».
Здесь исполнял обязанности начальника – Гриша Кукленко. Посоветовавшись с ним, мы решили на следующий день созвать совещание милиции для знакомства с новым начальником. В район этого участка милиции входили села: Чупаховка, Должик, Алешня, Мартыновка, Буймер, Влезково, а также отряд промышленной милиции по охране лесов. Всего, больше сорока человек. На следующий день все они аккуратно явились к девяти часам утра в Чупаховку. Я построил их во дворе, и начал с осмотра их личного оружия. В это время из помещения выскочил дежурный, объявив:
– Товарищ начальник! Вас Лебедин вызывает! – сказал он скороговоркой.
Подойдя к телефону, я ответил: «Олейник слушает!».
– С вами говорит Барцыковский! – ответил Лебедин. – Товарищ Олейник, – продолжал Барцыковский, – через село Каменное проехала банда Махно. Она движется где-то на села Влезково-Чупаховка или Веприк-Гадяч. Срочно вышлите конную разведку к Влезково-Московский Бобрик. Сами с комендантом завода Козаковым займите оборону вокруг завода, задержите там банду до прихода основных частей Фрунзе.
– А Казаков знает об этом? – спросил я.
– Не знает! В конторе завода его нет, – ответил Барцыковский.
Я отправился на завод искать Казакова. Дело в том, что в распоряжении Казакова была рота красноармейцев в составе двести человек и эскадрон кавалерии с города Ахтырка, прикомандированный для вывоза сахара с завода, на ж/д станцию Смородино.
Казакова я нашел в мастерских завода. Он наблюдал за ковкой лошадей кавалеристам. Я передал ему свой разговор с Барцыковским. Но он сначала мне не поверил, заявив, что ему нужно срочно вывозить сахар с завода. Тогда я предложил ему позвонить в Лебедин Барцыковскому. Но увы! Связь с Лебедином уже была прервана. Я прибежал обратно в милицию, нарядил пять человек конников в разведку, во главе со старшим милиционером Кондратом Метелой, дал ему своего коня. Остальных построил и хотел вести на завод. Но только открыли ворота и вышли на улицу, так увидели, что по ней от завода бежала моя разведка уже без фуражек и кричали: «Спасайтесь кто может! Махно окружил Чупаховку!».
Милиционеры бросились бежать во двор и побежали врассыпную по огороду. Я выскочил за канаву на насыпь земли. Отсюда было видно, что на высоте окружающей село с обоих сторон стоят цепи кавалерии и несколько тачанок с пулемётами, нацеленных на Чупаховку. Но в самой Чупаховке махновцев пока нет. Охрана завода дала по наступающей банде короткую пулемётную очередь, и тут же пулемёт заглох. Видимо Махно не решался брать Чупаховку схода, а решил взять её в клещи. Я в Чупаховке никого не знал и самого села не знал. Решение пришло само-собой: жизнь свою отдать не даром, а забрать с собой двоих или троих махновцев. Я спокойно подготовился к этому действию: у меня в руках карабин, возле пояса наган и одна граната. Но вот из дома-барака, напротив окон которого я стоял, выскочил увидевший меня Макар Лебедянский, мой соученик по ремесленному училищу, о существовании которого я совсем забыл.
– Чего стоишь? – обратился он ко мне. – Бежим со мной к моей бабушке, там скроешься.
Мы сбежали с вала на дорогу и побежали к переулку. С гребли к волисполкому в то время с гиком приближались конные махновцы. Увидевшие нас двоих бегущих, часть из них бросилась в нашу сторону с криком:
– Сдавайся красно*опый, такую-то мать!
Но, мы успели вскочить через перелаз к парихмахеру Вакуле во двор. Здесь я отдал свой карабин и патроны Лебедянскому, и мы дали два выстрела по махновцам, а сами побежали огородами с подсолнухами на выход к другой улице. Здесь Макар свернул с огорода в один из дворов, и поворачиваясь ко мне, сказал:
– Будем перебегать улицу!
Но… оказалось, что на противоположной стороне остановилось два конных махновца, расспрашивая о чем-то женщину, стоявшую у своих ворот.
– Что будем делать, Макар? – спросил я.
– Будем стрелять в упор, – ответил мне он.
– А может обождём пока они уйдут, – переспросил я.
– Будет поздно. Приготовься, будем стрелять, – выпалил Макар.
Мы открыли калитку и дали по выстрелу. Я с нагана, Лебедянский с карабина. Один из махновцев осунулся и упал с коня к ногам этой женщины. Она вскрикнула и убежала. Второй махновец тоже сбежал. Мы пересекли улицу и вбежали в тот двор, а потом на огород. Так перебежали с десяток огородов, пока не добежали до двора его бабушки. Здесь, во дворе, работало два плотника, строили сарай. Бабушка и Макар быстро нашли мне старые полотняные брюки и рубашку. Я переоделся. Рабочие ткнули мне топор в руки и сказали:
– Теши колоду!
Я принялся тесать. Одежду мою где-то спрятали. Пояс с наганом в кобуре и гранатой Лебединский отнёс и бросил под кули соломы, подготовленной для крыши сарая.
– А всё ж таки на рабочего он не похож, – сказала бабушка. – Очень уж чистый. Сыпони ему, Макар, на лицо земли. Лицо у него потное, будет хорошо. Макар набрал горсть земли, сказал «Закрой глаза» и обсыпал меня. Бабушка принялась своими руками меня маскировать под рабочего. Но скоро на улице и огороде раздался шум. Во двор вбежали несколько махновцев:
– Куда красно*опый побежал? – спросили они нас.
– Прямо! – сказали мы, указав на тропинку, что вела на огород.
Махновцы осмотрели сарай, погреб и двинулись дальше. Возле кулей они остановились, начали прощупывать кули штыками и там нашли мой ремень, наган и гранату.
– Стой! – крикнул один их махновцев и подбежал ко мне. – Это твой? – спросил он меня.
– Нет, я с оружием не ношусь. Я ношусь с топором, – ответил я.
– Проверим, – сказал он. Он нагнулся к ящику с инструментом, поднял его и начал спрашивать, что за инструмент лежал в этом ящике.
– Это что? – спросил он меня.
– Рубанок, – ответил я.
– А это?
– Шершебок.
– А это?
– Ресмус.
– А это?
– Угольник.
– А, знаешь, такую твою мать. И махновцы побежали дальше.
Рабочие собрались и ушли по домам. С ними ушел и Макар.
Продовження далі…
