В публікації збережено мову оригіналу – російську та стилістику автора щодо викладення фактів. Думка автора щодо оцінки і перебігу історичних процесів в Лебедині може не збігатися з думкою працівників художнього музею та читачів цих матеріалів.
Наступление белогвардейцев
С началом августа 1918 года Лебединский ревком начал готовиться к отпору деникинскому наступлению. В город были собраны все наличные вооруженные силы, состоящие из отряда Фролова, отдельных рот по охране Чупаховского сахарного завода и совхозов, отряда членов партии, уездной и городской милиции. Ревком партии рассчитывал, что деникинцы, если даже и займут город, то не продержатся в нём и одной недели, а власть на селе останется за Ревкомом.
5 августа в 4 утра меня вызвал к себе начальник уездной милиции Савченко, спросил:
– Твои люди ещё не вернулись с сенокоса Михайловской целины?
– Нет! – ответил я.
– Собери наличный состав милиции и к восьми часам перекрой с двух сторон Сумскую улицу (сейчас – Героев Майдана): от Народного дома и от собора (Вознесенской церкви). По улице не пускай никакого движения. Гости будут ехать по Ахтырской, а на Сумскую выедут переулком.
– Какие гости? – спросил я.
– Троцкий со штабом.
Я поставил по четыре человека на указанных местах, и сам с двумя людьми стал в переулке. Часов около восьми в переулок со стороны Ахтырской въехали три легковых автомашины в сопровождении человек тридцати конницы и отряда Харитона Фролова. Они подъехали к зданию Ревкома. С первого автомобиля сошел один человек с толстым портфелем и какими-то бумагами свернутыми в трубку. Со второй машины вышло двое с планшетками и маузерами на боку. Одеты они были в кожаные тужурки, тёмно-синие галифе, сапоги и кожаные фуражки. В одном из них я узнал Троцкого, по бородке. Он повернулся к сопровождавшим его кавалеристам и сказал:
– Кормите лошадей, пока свободны!
Все трое направились в Ревком. Еще человек десять остались сидеть в машинах.
Совещание в Ревкоме продолжалось часа два. Я на нём не присутствовал и не знаю, что там говорилось. Но, когда гости уехали, меня вызвал с себе товарищ Базавлук, он сказал:
– По распоряжению Троцкого мы будем отступать. На сбор нам дано два часа. Сюда, в Ревком, подвезут с отделов все архивы, вы их возьмёте на свои подводы, и оставите город последними.
– А уездная милиция где будет? – спросил я.
– Уездная милиция будет отступать с нами в общем отряде.
В городе, который до сих пор ни испытывал никакой тревоги, началась паника. По учреждениям наспех собирались дела и приносились в Ревком. Там их бросали при входе на пол в коридоре. Все быстро расходились. Дежурные подводы разобрали кто сколько мог и часов в двенадцать дня все вооруженные отряды покинули город.
Я, два моих заместителя и двенадцать милиционеров остались чтобы сопровождать архивы. Но подвод не осталось ни одной. Началась наша беготня по их поиску. Часа через два мы собрали десять подвод, погрузили на часть из них архивы. Вес их был не очень большим, так как переписка тогда велась на обёрточной бумаге, иногда даже на бумаге из-под конфет. Зато папки были объёмистые. Такое количество подвод нам нужно было и потому, что мы должны были взять с собой 15 человек городской милиции, которая несла службу по охране мобилизованной городской буржуазии на сеноуборке в Михайловской целине.
Основные наши силы отошли в направлении Михайловка-Штеповки-Комышанка-Зеленкивка-Терны. Я со своей милицией должен был двигаться Михайловка-Грунь-Михайловская целина-Зеленкивка-Терны. Коней мы гнали быстро, и уже к заходу солнца прибыли на целину. Сразу отпустили мобилизованную буржуазию, начали кормить лошадей. Но увы! Где-то впереди, в Ольшане, началась ружейно-пулемётная стрельба. Наши подводчики, а с ними заодно и часть милиционеров начали разбегаться в разные стороны по степи, сбрасывая с возов архивы.
Нас осталось семь человек. Я, три моих заместителя и ещё трое милиционеров. Мы начали собирать разбросанные архивы. Сложили их в три кучи, обложили сеном и подожгли. Захватили с собой продукты, которыми Ольшанский волосной ревком снабжал людей на сеноуборке, и пошли обратно. Обошли село Грунь мы справа, ночью прошли Курган и вступили в лес. Только теперь я вспомнил, что ничего не ел уже больше суток. Мы углубились дальше в лес, там разожгли огонь и сварили себе супа, все поели. На улице стояла ясная тихая лунная ночь. Кроме комаров, нас никто не тревожил.
Нам предстояло узнать, занят ли город деникинцами. Но, как это сделать? Мы находились в глубине леса, от дорог и населенных пунктов далеко. Выходить на дорогу пока не решались. За завтраком договорились, что я пойду в город первым. У меня в городе осталась жена и ребёнок. Кроме всего прочего, моя квартира была далеко от центра города, в конце улицы Козиевской, и я думал, что ночью подойду бишкинской дорогой незамеченным, все новости узнаю из первых источников. Через мою жену наладим связь и будем жить в лесу. Но для того, чтобы выйти на северо-восточную окраину города, мне предстояло пройти лесом с юга на север больше десяти километров и пересечь дороги Лебедин-Михайловка и Лебедин-Межирич.
Хлопцы решили идти вместе со мной, чтобы провести меня лесом и через дороги до конечной остановки в лесу, каковой мы избрали площадку, где задержали ворованных лошадей Василя Тараторки. Лесом передвигались где гуськом, где цепочкой, через дорогу по одному, но нигде и никого не встретили до самого места остановки. Это наводило нас на мысль, что Лебедин, видимо, занят белыми, а люди пока-что не ездят и не ходят, боятся.
На остановке мы остались до вечера, сварили кашу, поели и с заходом солнца я пошел в обход Кобижчи, вышел на Бишкинскую дорогу и осторожно стал продвигаться к Козиевской улице домой. С хлопцами я условился, что возвращусь утром, а если вдруг почему-то задержусь, они с этого места должны уйти. Ночью на улице и на дороге стояла тишина. Прижимаясь к заборам, я начал приближаться к своей квартире. Зашел во двор, обошел дом, заглянул в сарай, за сарай, в кусты сирени, никого нет. Поднялся на крыльцо, осторожно постучал в дверь, приложил ухо к дверям, стал прислушиваться. И вдруг что-то легкое падает мне на плечо. Я вздрогнул, пытаясь оглянутся. Но у меня на шее затянулась петля. Мои руки механически потянулись к шеи, а в это время два дюжих человека схватили меня и повалили на пол. Обыскали, забрали наган. Один из них мне скомандовал:
– Встать, сволочь! Идти вперёд! Руки по швам!
Это для меня было совсем неожиданно. Кто-бы мог подумать, что деникинская контрразведка устроит засаду у меня в чулане, где содержались в клетках кроли.
Теперь меня ночью ведут с арканом на шее два офицера и один штатский. И не просто ведут, а ведут и бьют. «Что спешишь?» – плётка. «Что тихо идешь?» – плётка. И пока меня довели до контрразведки (ул. Сумская, дом графа Капниста), я получил до тридцати ударов по спине и плечам.
Когда пришли, сняли с шеи петлю:
– Кто будешь? – спросил один из сидевших здесь офицеров.
Я молчал.
– Позовите Загорулю! – сказал он кому-то в соседней комнате.
Оттуда вышел Загоруля – владелец небольшого кирпичного завода возле Кулички.
– Кто это? –спросил у него человек из контрразведки.
– Хотя он мне и сват, но он начальник милиции города, Олейник, – ответил Загоруля.
– Посадите его к остальным, – сказал офицер.
Меня больше ничего не спрашивали и вывели из помещения. Меня пихнули в спину и я попал в комнату, где сидело около сорока человек. Подойдя к стенке, я сел и прислонился к ней. В комнате света совсем не было, разговоров тоже не было, все сидели молча. Через час зашел какой-то офицер и заявил, что сейчас начал заседать военно-полевой суд. Результаты суда будут объявлены позже.
Я погрузился в немое раздумье. На ум пришел простой вопрос: «Могу ли я ещё бороться за жизнь?». «Да, могу!», ответил я себе. Но, когда начать и как вести эту борьбу, дело покажет впереди.
В окна, тем временем, начал пробиваться рассвет. Люди оживились, началось перешептывание. Ещё через пол часа была подана команда:
– Приготовиться на выход по два человека!
С улицы доносился плач, визг, смех.
Я вышел, человек через двадцать с землемером Пестенко. Нам указали на подводу, стоявшую против ворот дома:
– Садитесь на подводу! – сказал кто-то.
Мы сели вдвоём на подводу, посредине, два охранявших нас гимназиста сели по краям, два стали с боков, ещё двое были сзади за сопровождающих. Таким образом на одного арестованного приходилось по два-три сопровождающих. Мы отъехали к стоявшим впереди подводам. Подъезжали новые подводы, садились новые два человека, ставилась новая охрана и т.д.
Только двинулась наша подвода с места, как меня заметила буржуазная челядь, которая принудительно убирала общественные места города. Она кинулась было к нашей подводе с криками:
– Выколоть ему глаза!
Но охрана их к повозке не допустила. Выступивший к ним какой-то офицер заявил:
– Успокойтесь господа! Мы их везём чистить уборные и убирать сено! – он моргнул, отдав им честь.
Среди этой вооруженной белогвардейщины, в большинстве своём были гимназисты. Среди провожающих – их семьи.
Когда все арестованные были посажены на подводы, была подана команда: «Рушай!».
Подводы двинулись вперёд. По бокам каждой шли вооруженные охранники, сзади за повозкой шли охранники, на повозке сидели охранники. Бежать никакой возможности не было. Но я всё же решил попробовать. Пусть, думаю, убьют при побеге, чем стать под расстрел добровольно.
Подводы теперь вытянулись по шоссе в длинную ленту. Дорога Лебедин-Михайловка широкая песчаная, с узкой лентой грубого камня посредине. Когда повозки выехали на эту дорогу, колёса начали стучать и переваливаться с боку на бок. Это не понравилось сопровождавшему нас начальству, и мы свернули в сторону на боковую песчаную дорогу. Колёса начали проваливаться по ступицы в песок. Остановились, пошли направо искать дорогу в объезд. Выехали на лесную боковую дорогу. Здесь ехать было хорошо, только в некоторых местах боковая охрана должна была сходить с боков на дорогу. Меня это радовало. Справа был редкий сосновый лес. А что будет впереди? Не пора ли бежать? Но беру себя в руки, еду дальше. Через километра полтора въезжаем в густую посадку. Охранник, что сидел от меня с правой стороны всё это время держал винтовку между ног, стволом вверх, но теперь положил её на колени. Боковая охрана сошла на дорогу. Так мы проехали метров тридцать и меня как-будто кто-то толкнул:
– Пора!
Я с большой силой ударил наотмаш по переносице сидящего справа охранника и с криком «Ура!», прыгнул в молодую сосну, скрестив руки над глазами, побежав по сосновой посадке.
Я думал, что сразу в меня посыпятся выстрелы и чтобы их заглушить, продолжал кричать «Ура!». Однако, выстрелов в след мне сразу не последовало. Они появились позже и то беспорядочно, когда я уже скрылся с их глаз в молодом сосняке и продолжал бежать дальше в лес. Кричать «Ура!» я перестал, но бег сохранял тот же. И вдруг вижу, что впереди от меня кто-то прячется. «Кто это?», сразу мелькнула мысль. Гляжу, что вместо одной головы поднялось шесть, и все направились бегом ко мне. Я с радости заплакал. Это оказались мои хлопцы. Не дождавшись меня, они шли на новое место.
– Что с вами? По кому стреляли? – спрашивали они.
– Вы весь в крови!
…я предложил им сначала двигаться ближе к речке Псёл, чтобы там перейти дорогу и вступить в другой лес. Дорогой я им рассказал, как был схвачен белогвардейцами и как от них сбежал.
Подойдя к реке, я умылся и помыл руки. Мои друзья убедились, что со мной ничего страшного нет. Есть на ушах, на щеках, на висках и руках много царапин от ударов встречных веток сосны, но я жив, а это главное.
Теперь перед нами встала задача, как перейти незамеченными дорогу, в каком лесу остановиться и что делать дальше? С продуктов у нас оставалось ещё пшено, было сало и немного хлеба. Этого должно было хватить на переход до основных Фроловских баз. Андрей Фролов любил в каждом селе иметь несколько крестьянских дворов, в которых партизаны кормились за счёт сбора продуктов.
А где теперь Андрей? Где Харитон? Где Яков Козий и остальные? С этими мыслями мы перебирались кустами лозы подходили к мосту через Псёл на дороге Лебедин-Михайловка.
Сидя за рекой мы слышали залповые выстрелы где-то в Михайловке. Через некоторое время мы узнали, что деникинцы расстреляли больше двадцати человек привезенных с города арестованных и что восемнадцать арестованных сбежало в лесу. Среди расстрелянных был и землемер Пестенко, учитель Горохов, жена Николая Фролова и другие рядовые граждане Лебедина.
Послесловие
Там у реки закончились годы моей юности, и в революционном переплетении я вступил в полосу зрелой жизни. Что она мне принесла, об этом пойдёт речь дальше.
Проходила она в бурные годы революции, вместе с ней и в самой гуще народа. Там было всё. Революция переваривала всех, как варят густую пищу, постоянно перемешивая, чтоб не подгорела. Я шел за революцию, вместе с ней я и варился в этом движении. И, как и многие другие, кое-где подгорел…
Продовження далі…
